"Макс Фриш. Homo Фабер" - читать интересную книгу автора

в трусах и ботинках. Сложнее обстояло дело у дам. Некоторые все же
отважились и сидели, высоко подобрав юбки, в голубых, белых и розовых
бюстгальтерах, соорудив на головах из блузок нечто вроде тюрбанов.
Большинство жаловалось на головную боль.
Кое-кого рвало.
Мы с Гербертом снова устроились в сторонке, в тени, отбрасываемой
хвостовым рулем; но даже и тут плоскости крыльев и элероны хвоста, отражая
освещенный солнцем песок, сверкали так ярко, что нам казалось, на нас
направлены прожекторы; и, как всегда, за шахматами мы почти не
разговаривали. После длительного молчания я спросил:
- Так Иоахим, значит, не женат?
- Нет, - ответил он.
- Развелся?
- Да, - сказал он.
- Мы тогда частенько играли с ним в шахматы.
- Ясно, - сказал он.
Односложность его ответов подействовала на меня.
- На ком же он был женат?
Я спросил это просто так, чтобы убить время; меня нервировало, что
нельзя было курить, я держал во рту незажженную сигарету. Герберт слишком
долго думал, хотя давно уже было ясно, что положение ему не спасти: у меня
был лишний конь, и, как раз в ту минуту, когда я окончательно оценил свое
бесспорное преимущество, он после длительного молчания, так же мимоходом,
как я спросил, назвал имя Ганны.
- На Ганне Ландсберг, она из Мюнхена, полуеврейка.
Я ничего не сказал в ответ.
- Ваш ход, - напомнил он.
Мне кажется, я не выдал себя. Я только машинально зажег сигарету, что
было строжайше запрещено, и тут же ее потушил. Я делал вид, что обдумываю
ходы, и терял фигуру за фигурой.
- Что с вами? - спросил он со смехом. - Что это с вами?
Мы не доиграли партию - я сдался... и, повернув доску, принялся заново
расставлять фигуры. Я даже не решался спросить, жива ли еще Ганна. Мы
играли много часов кряду, не проронив ни слова, и только время от времени
передвигали наши ящики из-под кока-колы в погоне за тенью, а это значило,
что мы вновь и вновь попадали на раскаленный песок, с которого только что
ушло солнце. Пот катил с нас градом, как в финской бане; мы безмолвно
сидели, склонившись над моими дорожными кожаными шахматами, на которых, к
сожалению, оставались следы от капелек пота.
Пить было уже нечего.
Почему я не спрашивал, жива ли еще Ганна, не знаю; может быть, из
страха узнать, что она погибла.
Я подсчитал про себя, сколько ей теперь лет.
Я не мог себе представить, как она выглядит.
Уже к вечеру, перед тем как начало темнеть, прилетел наконец обещанный
самолет - машина спортивного типа; она долго кружила над нами, перед тем
как сбросить парашюты с грузом: три мешка и два ящика, которые
приземлились в радиусе трехсот метров от нашего лагеря; мы были спасены:
Carta Blanca, Cerveza Mexicana - хорошее пиво; этого не мог не признать
даже немец Герберт, когда мы стояли с консервными банками пива в руках