"Макс Фриш. Homo Фабер" - читать интересную книгу автора

горы, даже если они при известном освещении, я это вполне допускаю, похожи
на что-то другое, но все равно это Сьерра-Мадре, ее восточные склоны, и мы
находимся не в царстве мертвых, а в пустыне Тамаулипас, в Мексике,
примерно в шестидесяти милях от ближайшего шоссе, что, конечно, весьма
печально, но, повторяю, при чем здесь приключение? Самолет для меня это
самолет, и, глядя на него, я вижу не доисторическую птицу, а всего лишь
"суперконстэллейшн" с отказавшими моторами, и лунный свет здесь ничего не
меняет. Почему я должен воображать то, чего нет? Не могу я согласиться и с
тем, что слышу здесь поступь вечности. Я ничего не слышу, кроме скрипа
песка при каждом шаге. Я трясусь от холода, но знаю: через семь-восемь
часов снова взойдет солнце. Конец света! Да почему? Я не могу внушать себе
всякую чушь, только чтобы пережить приключение. Я вижу у края песков,
примерно милях в двадцати отсюда, горизонт, белесый в зеленой ночи, но я
не понимаю, почему там, в направлении Тампико, должен начинаться
потусторонний мир. В Тампико я бывал. Я отказываюсь испытывать страх из
чистой фантазии - вернее, из чистого страха становиться фантазером, чуть
ли не мистиком.
- Пошли, - сказал я.
Герберт стоял неподвижно, весь еще во власти "приключения".
- Да, кстати, - сказал я, - не находитесь ли вы, случаем, в родстве с
неким Иоахимом Хенке, который в свое время учился в Цюрихе?
Сам не знаю, почему я вдруг задал ему этот вопрос, когда мы, опустив
руки в карманы и подняв воротники пиджаков, стояли у самолета, перед тем
как подняться в кабину.
- Иоахим? - переспросил он. - Это мой брат.
- Не может быть! - сказал я.
- Ну да, брат, - подтвердил он. - Я ведь вам рассказывал, что еду к
брату в Гватемалу.
Мы не смогли удержаться от смеха.
- До чего же мир тесен!
Ночи мы проводили в самолете, дрожа от холода, несмотря на пальто и
шерстяные одеяла. Пока не кончилась вода, нам давали чай.
- Иоахим... Как он поживает? - спросил я. - Вот уже двадцать лет, как я
о нем ничего не слышал.
- Спасибо, - сказал он, - спасибо...
- Когда-то, - сказал я, - мы очень дружили.
То, что я узнал о нем, было самым обычным: женитьба, ребенок (это я
явно прослушал, иначе не стал бы потом переспрашивать), война, плен,
возвращение в Дюссельдорф и так далее, - я был поражен, как бежит время,
как мы стареем.
- Мы тревожимся за него, - сказал он.
- Почему?
- Он там единственный белый, а вот уже два месяца мы не имеем от него
никаких вестей.
Он продолжал свой рассказ.
Большинство пассажиров уже спали, приходилось разговаривать шепотом,
свет на потолке салона давно потушили и, чтобы не расходовать батарей,
попросили погасить и маленькие лампочки у кресел; было совсем темно,
только в иллюминаторе я видел песок - от него как бы исходил слабый свет -
да крыло самолета, залитое луной, - оно холодно поблескивало.