"Норберт Фрид. Картотека живых " - читать интересную книгу автораотсеянный. Они должны быть здоровы, как быки. Если кто-нибудь из вас, старых
хефтлинков, придет доложить мне, что у него помер избитый новичок, я буду считать его убийцей и собственноручно подам на него рапорт в комендатуру, не будь я Фрош! - Я и не знал, что у тебя такое простое имя{3}, - неосторожно огрызнулся Карльхен. - Разве тебя не величали всегда Фрош Великий? Писарь быстро выпрямился. - Заткнись! - крикнул он, побагровев. - Ты-то как раз один из таких убийц. Но тут тебе не лагерь истребления, тут будут работать и... Изволь-ка отложить свою палку! И если ты еще раз позволишь себе какие-нибудь шуточки по поводу моего имени... Это относится ко всем; какой же у нас будет авторитет в глазах новичков, если мы не ладим между собой? Я писарь лагеря! И я крепко разделаюсь с тем, кто будет подрывать мой престиж! Понятно? Карльхен кашлянул и незаметно поставил дубинку в угол. [20] - Ты ведь сам был блоковым в Освенциме и знаешь... - укоризненно сказал он. - Я никогда не брал палки в руки, - захрипел писарь и нетерпеливо повернулся к новой сотне карточек, вовремя подсунутой хитрым греком Фредо. - Я умел обходиться без побоев! Я мог себе это позволить, - пробормотал он почти благодушно, потому что ящик все пополнялся и пополнялся. * * * На дворе была холодная ночь. Прибывшие тщетно надеялись, что им дадут назад, еще в Освенциме. Большинство озябших, отчаявшихся новичков покорно легли на землю. После "волков" около них появились "шакалы": человек с нарукавной повязкой санитара обходил ряды и говорил: "Кто продаст хорошие ботинки? Даю похлебку и горячую картошку". Вот до чего прожились и поизносились "старички" на стройке лагеря; новой одежды и обуви взять было негде, и теперь им годились даже те обноски, что выдали новичкам в Освенциме. Но гораздо важнее было то, что вместе с этими обносками в Гиглинг прибыли десятки умелых рук, которые смогут перешить старое тряпье и превратить опорки в сносную обувь. "Шакалы" и "волки" ходили по рядам и выискивали себе придворных портных и сапожников, ибо каждый господин хотел теперь иметь слуг. "Что ты умеешь делать?"-задавали они строгий вопрос каждому новичку. Мошек Грюнцвейг говорит, что он портной, - ладно, посмотрим. Ольджих Елинек заявляет, что у него была фабрика готового платья в Простейове. Сам он, конечно, шить не умеет, только бахвалится, дохлятина! Дать ему пинка под зад! Янош Жолнаи признается, что учился сапожному ремеслу. Ага, в Будапеште всегда были отличные сапожники, это стоящее дело! Но Янош тут же гордо добавляет, что ремеслом не занимался, а торговал ортопедическими рентгеновскими аппаратами. Осел! Психология старожилов и новичков совершенно различна, их словно разделяет непреодолимая стена. И по ту сторону этой стены высказываются совсем другие соображения. [21] - Ты слышал, - шепчет голодный жаждущему, - они записывают по |
|
|