"Норберт Фрид. Картотека живых " - читать интересную книгу автора

отсеянный. Они должны быть здоровы, как быки. Если кто-нибудь из вас, старых
хефтлинков, придет доложить мне, что у него помер избитый новичок, я буду
считать его убийцей и собственноручно подам на него рапорт в комендатуру, не
будь я Фрош!
- Я и не знал, что у тебя такое простое имя{3}, - неосторожно
огрызнулся Карльхен. - Разве тебя не величали всегда Фрош Великий?
Писарь быстро выпрямился.
- Заткнись! - крикнул он, побагровев. - Ты-то как раз один из таких
убийц. Но тут тебе не лагерь истребления, тут будут работать и... Изволь-ка
отложить свою палку! И если ты еще раз позволишь себе какие-нибудь шуточки
по поводу моего имени... Это относится ко всем; какой же у нас будет
авторитет в глазах новичков, если мы не ладим между собой? Я писарь лагеря!
И я крепко разделаюсь с тем, кто будет подрывать мой престиж! Понятно?
Карльхен кашлянул и незаметно поставил дубинку в угол. [20]
- Ты ведь сам был блоковым в Освенциме и знаешь... - укоризненно сказал
он.
- Я никогда не брал палки в руки, - захрипел писарь и нетерпеливо
повернулся к новой сотне карточек, вовремя подсунутой хитрым греком Фредо. -
Я умел обходиться без побоев! Я мог себе это позволить, - пробормотал он
почти благодушно, потому что ящик все пополнялся и пополнялся.


* * *

На дворе была холодная ночь. Прибывшие тщетно надеялись, что им дадут
поесть. Кто-то из них подсчитал, что в последний раз им выдали хлеб 56 часов
назад, еще в Освенциме. Большинство озябших, отчаявшихся новичков покорно
легли на землю.
После "волков" около них появились "шакалы": человек с нарукавной
повязкой санитара обходил ряды и говорил: "Кто продаст хорошие ботинки? Даю
похлебку и горячую картошку".
Вот до чего прожились и поизносились "старички" на стройке лагеря;
новой одежды и обуви взять было негде, и теперь им годились даже те обноски,
что выдали новичкам в Освенциме. Но гораздо важнее было то, что вместе с
этими обносками в Гиглинг прибыли десятки умелых рук, которые смогут
перешить старое тряпье и превратить опорки в сносную обувь. "Шакалы" и
"волки" ходили по рядам и выискивали себе придворных портных и сапожников,
ибо каждый господин хотел теперь иметь слуг. "Что ты умеешь
делать?"-задавали они строгий вопрос каждому новичку.
Мошек Грюнцвейг говорит, что он портной, - ладно, посмотрим. Ольджих
Елинек заявляет, что у него была фабрика готового платья в Простейове. Сам
он, конечно, шить не умеет, только бахвалится, дохлятина! Дать ему пинка под
зад! Янош Жолнаи признается, что учился сапожному ремеслу. Ага, в Будапеште
всегда были отличные сапожники, это стоящее дело! Но Янош тут же гордо
добавляет, что ремеслом не занимался, а торговал ортопедическими
рентгеновскими аппаратами. Осел!
Психология старожилов и новичков совершенно различна, их словно
разделяет непреодолимая стена. И по ту сторону этой стены высказываются
совсем другие соображения. [21]
- Ты слышал, - шепчет голодный жаждущему, - они записывают по