"Норберт Фрид. Картотека живых " - читать интересную книгу автора

Варшавы, - неделями ютилась на голом глинистом участке посреди леса и
строила лагерь: сперва четыре добротных барака для эсэсовцев, чуть
подальше - шесть сторожевых вышек над прямоугольником двойного проволочного
заграждения, через которое пропущен ток, и [18] внутри - тридцать мерзких
бараков для заключенных. Среди "стариков" уже утихла драчка за места
старосты лагеря, блоковых и капо; наконец-то настает час, когда в ящике
писаря зашуршат тысячи новых карточек.
Обилие карточек даст писарю уверенность в себе, доходы и утехи. Ибо, в
самом деле, что такое писарь стройкоманды? Первый среди равных в компании
ста пятидесяти прожженых хефтлинков, норовистых ребят, которых не так-то
легко обделить жратвой, - каждый из них готов замахнуться киркой на
нарушителя его прав. Обирать им некого, вот они и грызутся между собой, как
волки, а кругом чертова уйма работы, от которой никуда не уйдешь: лагерь
должен быть построен, хоть лопни!
В стройкоманде постоянно были нелады, озлобление, козни. Теперь всему
этому конец. Теперь в лагере есть полторы тысячи новичков, три тысячи
рабочих рук, а это значит - полторы тысячи пайков, которыми насытятся и
старые "волки". Они получат подданных и станут господами. Ну а господам
живется ведь совсем иначе: они не чужды и потех, и любви... Господином среди
господ будет писарь Эрих Фрош. Так же как в Варшаве, как прежде в Освенциме,
Буне и в других местах. "Волкам" понадобятся всякие поблажки от главного
писаря: им захочется отлынивать от работы, они постоянно будут просить
пополнения взамен умерших и за это приносить писарю разные вещи. Сигареты,
жратву, золото. Будет весело. И все это благодаря тому, что заполнилась
картотека...
Узники приходят со станции, строясь в сотни на апельплаце{2}.
Прожекторы со сторожевых вышек ярко освещают их. Эсэсовский конвой остался
за оградой лагеря, и "волки"-старожилы сами принимают новичков. С карандашом
и бумагой в руке они бегают вокруг стада и поспешно записывают имена,
заставляя тупых новичков произносить их по буквам. Среди "волков" кого
только не встретишь - есть даже греки и турки; некоторые плохо знают
латинский алфавит. А у новичков такие заковыристые имена: Мошек Грюнцвейг,
Ольджих Елинек, Янош Жолнаи. И писарь, несмотря на свое радостное
возбуждение, бранится на чем свет стоит, когда кто-нибудь из его
приспешников приносит ему листок с еще одной сотней перевранных фамилий.
[19] - Полюбуйся, Фредо, чего твои грамотеи опять наворотили! - сердито
хрипит он, обращаясь к самому толковому из греков, который будет
арбейтдинстом, кем-то вроде производителя работ, а пока помогает писарю
разносить фамилии по карточкам. Этим же занят глава группы снабжения француз
Гастон. Но оба они достаточно неловки в таком деле, и писарь нетерпеливо
оглядывается, скоро ли они подадут ему следующую карточку. Он пыхтит,
дыхание у него учащается, красный шрам на шее - след операции, навсегда
сделавшей его голос хриплым, - становится еще темнее.
- Поторапливайтесь! - хрипит он. - Пока мы не кончим, нельзя впускать в
бараки, а на апельплаце уже четверо мертвых.
- Будет и больше, - утешает его капо Карльхен, который только что зашел
в контору; в руке у него, как всегда, увесистая дубинка. - Из полутора тысяч
их передохнет еще немало...
Нетерпеливый писарь хлопает кулаком по столу.
- Не учи меня! Это как-никак живой транспорт из Освенцима, трижды