"Норберт Фрид. Картотека живых " - читать интересную книгу автора

величай "герр кюхеншеф" и держи с ним ухо востро, пока мы его не раскусим.
Если он тебя на чем-нибудь поймает, я выручать не стану. Пока что не делай
ни мне, никому другому никаких услуг. Выжди. То, что у тебя припрятано, еще
до завтрака убери из кухни куда-нибудь подальше, хотя бы в греческий барак.
Или зарой под картошкой. Но чтобы в кухне у тебя ничего такого не было. И
здесь тоже, - Эрих показал на старую печку. Мотика щелкнул
каблуками. - Jawohl, Lagerschreiber! <Так точно, господин писарь! (нем.)>
- Не дури, - писарь махнул рукой. - Кофе сегодня выдашь в семь часов. В
восемь привезут хлеб, мы его сразу раздадим. На обед будет картошка, по
триста пятьдесят граммов на человека, смотри не обвешивай. На сегодня я
пришлю тебе десять помощников. Хватит?
- Хватит, Эрих. - Also, machs gut <Ну, все в порядке (нем.)>.
Писарь вышел из кухни и оглядел лагерь. [39]
Стояло холодное, ясное утро. Лес за оградой казался таким близким,
прямо рукой подать. Налево виднелась синеватая гряда гор, под ними желтым
пятном выделялась ландсбергская крепость. Но Эрих не замечал всего этого. Он
не обращал внимания ни на что вне лагеря, во-первых, потому, что был очень
близорук, а во-вторых, потому, что сосредоточил все свое внимание только на
лагерных делах. Других интересов у него не было. Эрих хотел остаться в
верхах, хотел быть образцовым писарем лагеря. К этому сводилось все его
честолюбие. Столь несложная цель жизни давала ему преимущество перед
большинством заключенных. Все эти дурни, что спали сейчас в землянках у его
ног, мыслями витают бог весть где. Им снится прошлое, всегда прекрасное и
отрадное, или будущее, которое кажется им еще прекраснее, а ведь все это
просто бред. Их все время точит мысль о какой-то там свободе. А он, Эрих
Фрош, он образцовый старый хефтлинк. Он уже шесть лет в лагере, и только
здесь стал важной особой, дослужился до более высокого положения, чем на
свободе. Эрих забыл о там, что когда-то был колбасником, и старался не
думать о будущем. Он чувствовал себя неизмеримо выше этих обезьяноподобных
мусульман, которые сегодня ночью пришли в новый лагерь и голова которых
забита мыслями о вчерашнем дне. Все они передохнут, прежде чем по-настоящему
свыкнутся с Гиглингом, который считают незначительным этапом на своем
славном жизненном пути. А ведь Гиглинг - это всё. Что еще существует на
свете? Я, Эрих Фрош, больше ничего не вижу и не знаю. А разве есть
кто-нибудь умнее Эриха Фроша?
Погода сегодня отличная, картотека пополняется, я главный писарь, в
кармане у меня бутылка шнапса - предел мечтаний настоящего хефтлинка. Но я
не хлебну из нее сейчас, потому что, может быть, через минуту мне придется
стоять навытяжку перед эсэсовцем, и он учует спиртной дух. Не-ет, писарь
Эрих умеет жить, он поумнее всех вас, его на мякине не проведешь!
Эрих стоит на Лагерштрассе, главной улице лагеря, и представляет себе,
какой она станет через несколько дней. Лагерштрассе - это продольная ось
целого комплекса построек, направо и налево от нее будет три ряда бараков.
Пока что достроена только правая сторона - десять бараков и за ними еще два
ряда по [40] десяти. Впереди, близ входа в лагерь, стоит контора и три
проминентских барака - немецкий, греческий и французский, где до сих пор
жила строительная команда. Налево от главной улицы уже функционирует кухня.
Через несколько дней и около нее вырастет ряд бараков, за ним еще два ряда,
всего, стало быть, тридцать штук. Вместе с уборными и умывалкой это составит
лагерный комплекс на три тысячи человек. Именно так все это выглядит в