"Норберт Фрид. Картотека живых " - читать интересную книгу автора

конец улички. - А здесь - для проминентов. Чтобы ты получше запомнил это,
получай! - И ни за что ни про что он вПепил Феликсу оплеуху. Сокрушительную
оплеуху. Большая твердая ладонь так стукнула Феликса, что у него что-то
треснуло в черепе. Бедняга зашатался и чуть не упал. "За что, за что [37] он
меня ударил?" - с детским упорством твердил себе пианист. Слезы бессильного
гнева крупными горошинами покатились по его грязным щекам.
Часовой на вышке перестал насвистывать и воскликнул в восторге:
- Вот так затрещина! Die war aber nicht von schlechten Eltern <Высокий
класс! (нем.)>.
Феликс удивленно поднял голову и увидел солдата, который, держась за
перила, покатывался со смеху. Обидчик тем временем быстро скрылся за углом.
Феликс уже не плакал. Утерев глаза тыльной стороной ладони, он медленно
добрел до другой уборной, потом вернулся в барак. Он попытался стиснуть
зубы, чтобы заглушить боль, но это не помогло. Боль, наоборот, усилилась, и
Феликс даже не осмелился ощупать щеку пальцами.
В бараке все спали. Феликс добрался до своего места, влез на нары, снял
башмаки, положил их под голову и стал ждать, когда все проснутся. Глаза его
были сухи.
Это был ужасный, нескончаемый час. Хорошо хоть, что он не изуродовал
мне пальцы, -утешал себя Феликс. - Удар по лицу - это пустяки. Руки, руки -
в них вся моя жизнь... Ведь я хочу снова играть на рояле, и буду играть!
Пальцы слушаются, а это самое главное. От пощечины еще никто не умирал.
"Замахнулся - бей", - говаривала мамаша, а она умела давать затрещины...
Почему у меня так болит челюсть? Не выбил ли мне этот скот зубы?
Но Феликс так и не отважился ощупать зубы языком.


* * *

В это время писарь Эрих Фрош уже совершал обход лагеря. Он зашел на
кухню - убедиться, все ли там в порядке. У котла стоял громадный грек Мотика
и варил кофе. Его помощник, слабоумный и глухонемой баварец Фердл,
развлекался тем, что расставлял тридцать новеньких кофейников по ранжиру,
словно оловянных солдатиков.
- Слушай, Мотика, - сказал писарь, - ты сам понимаешь, что эсэсовцы не
оставят в наших руках [38] снабжение всего лагеря продовольствием. Пока
здесь было полторы сотни человек, другое дело. А теперь их тысяча шестьсот
пятьдесят, и скажу тебе между нами, что в ближайшие дни станет больше.
Рапортфюрер справлялся у меня, можно ли оставить тебя в кухне или я
предпочту выбрать нового повара из новичков...
Мотика, засаленный до ушей, сделал скромную мину.
- И что ты сказал?
- Что! Сам знаешь. Я сказал: Мотика вполне подходит.
- Гран мерси, писарь, - поклонился повар, сунул руку глубоко в трубу
старой печки, что стояла рядом с котлом, и извлек оттуда бутылку; тщательно
отер ее тряпкой и, многозначительно подмигнув, вручил писарю: "На здоровье!"
Эрих сунул подарок в карман и деловито продолжал:
- Ты останешься старшим из заключенных в кухне и получишь в помощники,
кроме Фердла, еще пятнадцать человек. Но главным над тобой будет эсэсовец,
кто именно, я еще сам не знаю. Он прибудет, может быть, уже сегодня. Ты его