"Макс Фрай. Русские инородные сказки 2" - читать интересную книгу автора

с перекладины, он никогда не звонил.
"Ты должна заставить его говорить. Тогда война окончится, а я не умру.
И ты не умрешь, но не вернешься." "Совсем?" - спросила она, но он не
ответил. "Я не боюсь," - сказала она. "Ты не вернешься, - повторил он. -
Вернусь я. А ты останешься там, останешься навсегда". "Это ничего, -
подумала она, молча кивая. - Если все кончится, будет хорошо. Столько лет
войны, уж и не упомнишь, три или десять, или сто, - а они уходят все дальше
и дальше".
Повернулась, вышла из избы и пошла, сначала по дороге, а потом напрямик
через поля, чтобы немного срезать.
Идти оказалось куда дольше, чем она помнила. Каким-то убеждением она
знала, что сделать нужно все в одну ночь, без единой заминки, и потому шла,
не оглядываясь, высоко задрав юбку, потому что та намокла от росы и
облепляла ноги, как пелена. Ее голые белые коленки светляками мелькали в
траве, а она шла, не замедляя шага и не останавливаясь, полная луна бежала
ей сначала в лицо, затем переместилась вбок и провалилась в дальний лес. Уже
совсем светало, когда она увидела колокольню на холме и еще прибавила шагу.
Колокол был на месте, огромный и безъязыкий. Никаким молотом, никаким
камнем не смогла бы она добиться от этой махины звука, хотя бы отдаленно
похожего на звон. Она искательно оглянулась, даже побродила среди домов
деревни - половина из них была сожжена - но, конечно, ничего не нашла.
Вернулась к колоколу, в замешательстве похлопала по нему ладонью. Он
отозвался заметной дрожью, неслышной, но явной, словно передернулся, как
передергивает шкурой лошадь, отгоняя гнус. Войдя под колокол, Мария
разглядела кольцо, к которому крепился бы язык, будь он когда-нибудь у этого
гиганта. Бормоча что-то про себя, она снова обошла колоколенку (как эта
высота уцелела в боях - непонятно, разве что не жгли ее до последнего
момента, а потом уж было некому), а потом, решившись, снова взялась
обшаривать останки деревни. Когда она вернулась к колоколу, в руках у нее
была веревка.
Кто ее надоумил и кто помог продернуть веревку в кольцо - непонятно.
Так или иначе, после, может быть, нескольких часов унылой и тяжелой возни,
она оказалась внутри колокола, раскачиваясь живым языком в его гулком
пространстве. Первый раз ударясь коленками, она чуть не взвыла от боли, но
ее накрыло такой мягкой и звучной волной, что она тут же, не дожидаясь,
когда стихнет первый отклик, качнулась сильнее. И еще раз. И еще.
Очень быстро она оглохла и перестала что-либо соображать, а мир гудел,
ревел и стонал вокруг нее, тело ее билось внутри какофонии звуков, земля
плясала внизу под черными пятками, вертелась все быстрее и быстрее,
раскручивалась, как волчок, сливаясь в одно невнятное пятно. Вытянутые руки
онемели и затекли до бесчувствия, если бы она не захлестнула запястья
петлей, давно бы не выдержала и разжала бы пальцы, а так веревка держала ее
крепко, как Иуду на осине, и качалась, качалась, качалась...


* * *

Она открыла глаза.
- Это же как надо было клею вашего поганого нанюхаться! - выговаривал
над ней визгливый бабий голос. - Это музей, понимаете вы, девушка, музей! Ни