"Джеймс Фрэзер "Фольклор в ветхом завете"" - читать интересную книгу автора

городом, красой и центром царства божия на земле. Подобные стремления и
идеалы придавали общественной жизни все более и более клерикальный характер,
выдвигая на первый план интересы церкви и делая жреческое влияние
доминирующим. Царь был заменен первосвященником, унаследовавшим даже
пурпурные одежды и золотую корону своего предшественника. Переворот,
состоявший в том, что на смену светским властителям в Иерусалиме пришли
первосвященники, аналогичен тому, который превратил Рим цезарей в Рим
средневековых пап.
Такое умонастроение, такая струя религиозных чувств, направленная
всецело в сторону церковности, нашли свое отражение или, лучше сказать,
вполне выкристаллизовались в Жреческом кодексе. Некоторая ограниченность
этого умонастроения интеллектуального и морального свойства сказалась
соответственным образом и на авторе источника. Он интересуется исключительно
формальной стороной религии, упивается отдельными церковными обрядами и
мелочами ритуала, предметами церковной утвари и облачения. Более глубокая
сторона религии для него - книга за семью печатями, ее моральных и духовных
идей он почти не касается, никогда не рассматривает фундаментальные проблемы
бессмертия и происхождения зла, волновавшие во все времена пытливые умы.
Равнодушный к земным делам, поглощенный целиком мельчайшими
подробностями ритуала, со своим пристрастием к хронологии и генеалогии, к
датам и цифрам, вообще ко всему, что составляет скелет, а не плоть и кровь
истории, этот жрец-историк напоминает нам тех средневековых
летописцев-монахов, которые обозревали широкий мир через узкое окошечко
своей монашеской кельи или через цветные витражи церкви. Его умственный
горизонт был чрезвычайно ограничен; атмосфера, в которой ему представлялись
события, была окрашена той средой, сквозь которую он наблюдал их. Так,
скиния в пустыне в его пылком воображении принимала размеры великолепного
храма, как если бы он смотрел на нее сквозь цветные стекла готической
церкви. Даже те медленные процессы или внезапные катаклизмы, которые
формировали или преображали материальный мир, он представлял себе лишь как
знамения и чудеса, ниспосланные божеством, чтобы возвестить новые эпохи
божьего промысла.
Сотворение мира было для него не чем иным, как великой прелюдией к
установлению субботы. Самый свод небесный с его величественными светилами
представлялся ему великолепным циферблатом, на котором божий перст
предуказал навеки точные сроки праздников церковного календаря. Потоп,
которым почти все человечество было сметено с лица земли, был лишь поводом к
установлению договора между богом и оставшейся после потопа в живых жалкой
кучкой людей, а радуга, пылающая в темных грозовых тучах, была всего-навсего
печатью, приложенной к этому договору и удостоверяющей его подлинность и
незыблемость.
Ибо этот жрец и историк был в такой же мере законовед, как и церковник.
В качестве такового он прилагает много труда, чтобы доказать, что
благожелательное отношение бога к его народу покоится на строго юридическом
фундаменте, как об этом свидетельствует ряд договоров, заключенных обеими
сторонами с соблюдением всех необходимых формальностей. И когда он
занимается толкованием этих договоров, он чувствует себя в родной стихии и
без устали перечисляет длинный ряд документов, в которых изложены все
выданные Израилем обязательства. И никогда этот строгий формалист, этот
сухой, как пергамент, любитель древностей не расстается в такой мере с своей