"Дик Фрэнсис. Игра по правилам" - читать интересную книгу автора

и ему так казалось спокойнее. Я никак не мог убедить его, что мне бы очень
хотелось скакать на его лошадях, и я в конце концов оставил свои попытки.
Если Гревил что-то решал, то он был непоколебим.
Каждые десять минут в палату бесшумно входила медсестра. Она некоторое
время стояла возле кровати и проверяла, все ли было в порядке с приборами.
Она вежливо улыбалась мне, заметив раз, что мой брат не знает о моем
присутствии и вряд ли оно приносит ему хоть какое-то облегчение. - Как,
впрочем, и мне, - ответил я. Кивнув, она удалилась, а я остался еще на пару
часов. Прислонившись к стене, я стоял и думал, какая ирония заключалась в
том, что смерть вдруг настигла именно его, хотя эти полгода отчаянно
рисковал жизнью я.
Вспоминая тот длинный вечер, странным кажется и то, что я совершенно
не задумывался о последствиях его смерти. Настоящее все еще заполняло те
безмолвно уходившие часы, и я считал, что меня ждет лишь нудное заполнение
документов, связанных с похоронными формальностями, о чем я старался
особенно не думать. Я смутно представлял, что должен буду позвонить сестрам
и, возможно, услышать, как они немного порыдают в трубку, но я уже знал,
что они скажут: "Ты ведь обо всем позаботишься, правда? Мы уверены, что ты
все сделаешь как надо". И они не поедут через полсвета, чтобы в трауре
постоять под дождем у могилы брата, которого они если и видели, то, в
лучшем случае, раза два за последние десять лет.
Что будет потом, я не думал. Единственным, что по-настоящему связывало
нас с Гревилом, были узы крови, и, как только с этим будет все кончено, от
него останется лишь память. С сожалением я наблюдал за бьющимся на его шее
пульсом. Когда пульс пропадет, я вернусь к своей жизни и всего лишь буду
время от времени тепло вспоминать о нем и об этой горестной ночи.
Я прошел в комнату для посетителей, чтобы дать ногам немного
отдохнуть. Пребывавшие в отчаянии молодые родители еще не ушли, они сидели
с ввалившимися от слез глазами в объятиях друг друга, но вот за ними пришла
угрюмая санитарка, и вскоре до меня донесся душераздирающий крик матери,
свидетельствовавший о ее невосполнимой утрате. Я почувствовал, как от
жалости к ней, совершенно чужой женщине, слезы жгут мне глаза. Умерший
ребенок, умирающий брат, всеобщее, всех сближающее несчастье. Я намного
острее ощутил свою боль, вызванную неминуемой смертью Гревила, после того,
как умер этот ребенок, и понял, что недооценил свое горе. Мне будет очень
не хватать его.
Положив свою сломанную ногу на стул, я немного задремал, и незадолго
до рассвета та же самая санитарка с тем же выражением лица пришла уже за
мной.
Я последовал за ней по коридору в комнату, где лежал Гревил. На этот
раз там было гораздо светлее и многолюднее. Экраны стоявших вдоль кровати
приборов светились. По ним двигались бледно-зеленые полосы, одни -
равномерными скачками, другие - абсолютно прямые.
Не требовалось никаких объяснений, но мне тем не менее рассказали, что
прямые линии свидетельствовали о деятельности мозга Гревила, которая
полностью прекратилась.
Нас не надо было оставлять наедине, чтобы попрощаться. В этом не было
смысла. Достаточно было моего присутствия. Они спросили моего согласия на
отключение аппаратуры, и я дал его. Двигавшиеся скачками линии тоже
выпрямились, и все, что еще было в этом неподвижном теле, ушло.