"Дик Фрэнсис. Игра по правилам" - читать интересную книгу автора

прекратились, когда сестры, связывавшие нас с Гревилом, эмигрировали:
одна - в Австралию, другая - в Японию.
И только спустя много лет, в течение которых мы обменивались лишь
поздравительными открытками по поводу Рождества или дней рождения, когда
мне самому уже исполнилось двадцать восемь лет, мы вдруг встретились на
железнодорожной станции и подружились в поезде. Однако и тогда мы не стали
очень близкими друзьями, лишь иногда перезванивались, приглашая время от
времени друг друга в ресторан и получая от этого удовольствие.
Мы росли в разных условиях: Гревил - в регентском доме в Лондоне,
когда отец работал управляющим на одном из крупных землевладельческих
предприятий; я - в уютном загородном доме, когда он ушел на пенсию. Мать
водила Гревила по музеям, картинным галереям и театрам; у меня вместо этого
были пони.
Даже внешне мы были не похожи друг на друга. Гревил, как и отец, был
шести футов росту, я - на три дюйма ниже. Волосы брата, теперь уже
седеющие, были светло-русыми и абсолютно прямыми, мои - темно-каштановыми и
вьющимися. Мы оба унаследовали от матери светло-карие глаза и превосходные
зубы, а от отца - худощавое телосложение, но наши довольно приятные лица
были совершенно непохожи.
Брат хорошо помнил наших родителей в расцвете сил, я же оказался
свидетелем их болезней и смерти. Отец был на двадцать лет старше матери,
однако первой умерла она, что казалось чудовищной несправедливостью. После
этого мы жили со стариком некоторое время вместе в обоюдном снисходительном
непонимании, хотя я нисколько не сомневался, что он по-своему любил меня.
Ему было шестьдесят два, когда я родился, а умер он в день моего
восемнадцатилетия, оставив мне деньги на образование и список наставлений,
некоторым из которых я следовал.
Гревил лежал совершенно неподвижно. Неловко потоптавшись на своих
костылях, я подумал, что хорошо бы попросить стул. "Я больше никогда не
увижу его улыбки, - проносилось у меня в голове, - его светящихся глаз, его
сверкающих зубов, не услышу его иронических высказываний о жизни, не
почувствую его силы и уверенности".
Он был полицейским судьей и занимался импортом и продажей
полудрагоценных камней. Кроме этих голых фактов, я почти ничего не знал о
его жизни, потому что всякий раз, когда мы встречались, его, казалось,
неизменно больше интересовало то, чем занимаюсь я. Сам он держал лошадей с
того дня, когда позвонил мне, чтобы посоветоваться: кто-то из его знакомых,
одолживший у него деньги, предложил расплатиться с ним скаковой лошадью.
Гревила интересовало мое мнение. Я пообещал ему перезвонить, узнал, что это
за лошадь, решил, что сделка честная, и посоветовал брату соглашаться, если
у него не было других сомнений.
- Не вижу причин сомневаться, - ответил он. - Ты не поможешь мне с
оформлением бумаг?
Я, конечно, согласился. Когда мой брат Гревил о чем-то просил,
согласиться было нетрудно, гораздо труднее было ему отказать.
Лошадь одержала несколько побед, и у него появился интерес к другим
лошадям, хотя сам он редко ходил на скачки, что было вполне типичным для
владельцев лошадей и полной загадкой для меня. Он наотрез отказался держать
их для скачек с препятствиями, объясняя это тем, что я могу разбиться на
одном из его "приобретений". Мой рост был слишком высок для гладких скачек,