"Мишель Фуко. Археология знания" - читать интересную книгу автора

если речь идет о поэтической антологии, сборнике посмертно изданных
фрагментов, "Трактате о конусах" или томе из "Истории Франции" Ми-шле? Даже
когда мы говорим об "Удаче" Малларме, процессе над Жилем де Рецом, романе
"Сан-Марко" Бютора, или католическом молитвеннике? Одним словом: не является
ли феномен материального единства книги сущей условностью рядом с ее
дискурсивным единством? Действительно ли материальное единство столь
однородно и для всех ли случаев равно применимо? Ведь романы Стендаля или
Достоевского не индивидуализируются в той же степени, что и романы,
составляющие "Человеческую комедию", а те, в свою очередь, не различаются
между собой в той же мере, что "Улисс" и "Одиссея". Границы книги никогда не
очерчены достаточно строго: в ее названии, в первой и последней строке, во
внутренних конфигурациях и в обособляющих ее формах содержится система
отсылок к другим книгам, другим текстам и фразам, которые и образуют узлы
языковой сетки. Эта игра отсылок находится в прямой зависимости от того,
имеем ли мы дело с математическим трактатом или комментариями к тексту, с
историческим повествованием или эпизодом во-манного цикла,- во всех этих
случаях единство книги, понимаемое как средоточие связей, не может быть
описано как тождественное. Бессмысленно говорить о книге как о подручном
предмете,- книга не укладывается в маленький параллелепипед, который якобы
заключает ее в себе; единство книги, следовательно, изменчиво и
относительно. Как только оно становится предметом исследования, так тотчас
же утрачивает свою однозначность и уже не указывает на самого себя, а о его
природе мы можем судить, только исходя из сложного поля дискурса.
Понятие произведения ставит перед нами еще более сложные проблемы.
Внешне, казалось бы, что может быть проще, нежели "произведение" - некая
сумма текстов, которая может быть обозначена именем собственным? Но такое
обозначение (даже если не принимать во внимание вопросы атрибуции)
функционирует весьма различно. В самом деле, указывает ли имя автора равным
образом на текст, опубликованный под его именем, текст, вышедшей под
псевдонимом, на наброски, найденные после его смерти, на разрозненные
записи, записные книжки или просто бумаги? Создание собрания сочинений или
отдельного опуса допускает возможность выбора, оправдать или даже
сформулировать который часто бывает нелегко: возможно ли добавить к текстам,
опубликованным автором


25

I. Дискурсивные закономерности
то, что он только предполагал издавать, но не успел завершить из-за
смерти? Нужно ли включать все черновики, первоначальные замысел, редакции и
то, что не вошло в книгу? Возможно ли поместить туда незаконченные наброски?
Какой статус следует закрепить за дневниками, заметками, записями
слушателей,- короче говоря, за всем тем муравейником словесных следов,
которые человек оставляет после смерти и которые обретают голос в
бесконечном пересечении множества языков. Во всяком случае, имя "Малларме "
не связывается в равной степени с английскими сюжетами, переводами из Эдгара
По, с собственно поэзией и с ответами на вопросы анкеты; подобным же образом
нельзя установить равноценные связи между именем "Ницше" и юношеской
автобиографией Ницше, ученической диссертацией, филологическими статьями,