"Лесли Форбс. Рыба, кровь, кости " - читать интересную книгу автора

сочувствие, уместную скорбь, все, что, по общему мнению, следует выражать
при встрече с насильственной смертью. Для официальных свидетельских
показаний вначале требовалось дать общий краткий отчет, а затем разъяснить
пункт за пунктом. Все подробности:

могло ли случиться так, что я помешала ограблению пыталась ли она
защитить себя как долго они медлили после того, как я позвала на помощь
форма кровавого пятна, расплывавшегося под ее телом.

Потом полицейские зачитывали мне мои собственные слова, и я должна была
ставить подпись под каждым исправлением. История повторялась столько раз,
что сам рассказ превратился в происшествие. Может быть, полиция потому и
заставляет вас рассказывать снова и снова - чтобы зафиксировать все
происшедшее, как я закрепляю свои судебные фотографии реактивами. Иначе они
потемнеют и станут менее ясными.
"Как это случилось?" - спрашивают они все.
"Могла ли я остановить их?" - спрашиваю я себя.
- Было темно - половина одиннадцатого, теплый апрельский вечер.
- Двадцатое число, да? - спросил детектив, записывавший мои показания.
- Да. Я фотографировала Helleboms orientalis.
- Геллеб?... - Полицейский запнулся на незнакомом названии, как будто
так могли звать подозреваемого.
- Цветок, - объяснила я. - С Востока.
С сумрачными, мясистыми соцветиями цвета неспелой сливы или синяка.
О чем я думала? Скорее всего, просто получала чистое чувственное
удовольствие от теплого ночного воздуха, ласкавшего кожу, словно шелковый
шарф, аромата жизни, исходившего от влажной земли, рыбного запаха моих
пальцев; я ощутила его, поднеся руки к лицу, - остатки удобрения "Рыба,
кровь, кости", которым я опрыскала сад, мой сад. Это чувство - чувство
привязанности к месту - мне в новинку. Впервые за двадцать восемь лет своей
жизни я пустила корни, и что заставило меня понять это? Именно работа на
земле, физическое действие, когда буквально ощущаешь грязь под ногтями. Мое
новое увлечение отражают несколько недавних фотографий, сделанных дома, -
перерыв в повседневной работе судебным фотографом.
Далее одна часть моего сознания, словно камера, скользит назад и
пытается проскочить пару футов, минуя более уродливые кадры. Другая же часть
приближается, берет крупный план и наводит фокус. Эту часть занимает совсем
иное: она напоминает тех зевак, что сбавляют скорость при виде аварий.
Я снова чувствую, как ее рука холодеет в моей. А кожа становится
восковой, как цветы Helkborusa.
Весенняя ночь. Обдавая теплом мою кожу, эта ночь пахла ракитником и
влажными листьями папоротника. Совсем как мой брат Робин, вернувшийся домой
с трехдневной рыбалки. Совсем как Салли и мистер Банерджи, когда они вошли в
дом после работы в саду и принесли с собой запах стираного белья,
вывешенного наружу сушиться. Все это не вошло в мои показания. С точки
зрения аккуратных каталогизаторов из департамента уголовного розыска, это не
относится к делу. Ни к чему знать, как пахла Салли при жизни. А последний
запах, исходивший от нее, был липок и сладок. Кровь и моча.
Следователь поднял глаза от своих записей:
- Где вы находились, когда услышали крики о помощи?