"Уильям Фолкнер. Сойди, Моисей" - читать интересную книгу автора

- Доброе утро, мисс Уоршем.
Она тоже была совсем старая - сухонькая, прямая, с аккуратно
причесанными, по-старомодному высоко взбитыми белыми волосами под выцветшей
шляпкой тридцатилетней давности, в порыжелом черном платье, с обтрепанным
зонтиком, до того вылинявшим, что из черного он превратился в зеленый. И ее
он тоже знал целую вечность. Она жила одна в оставленном ей отцом доме,
который понемногу приходил в негодность, давала уроки росписи по фарфору и с
помощью Хэмпа Уоршема, потомка одного из отцовских рабов, и его жены
выращивала кур и овощи на продажу.
- Я пришла из-за Молли, - сказала она. - Молли Бичем. Она говорит, что
вы...
Он рассказал ей, а она не сводила с него глаз, выпрямившись на том
самом жестком стуле, на котором сидела старая негритянка, к ногам ее был
прислонен вылинявший зонтик. А на коленях под сложенными руками лежал
старомодный ридикюль из бисера, чуть не с чемодан величиной.
- Его казнят сегодня вечером.
- И ничего нельзя сделать? Родители Молли и Хэмпа принадлежали моему
дедушке. Мы с Молли родились в одном месяце. Мы росли вместе, как сестры.
- Я звонил, - сказал Стивенс. - Разговаривал с начальником джольетской
тюрьмы и с окружным прокурором в Чикаго. Его судили с соблюдением всех
законов, адвокат у него был хороший - из тех, кто занимается такими делами.
Денег хватало. Он участвовал в подпольном бизнесе - обычный источник
заработка для таких, как он.
Она не сводила с него глаз, прямая, неподвижная.
- Он убийца, мисс Уоршем. Он выстрелил полицейскому в спину. Дурной сын
дурного отца. Он под конец не запирался, признал вину.
- Понимаю, - сказала она. И тут он сообразил, что она на него не
смотрит, вернее, не видит его. - Как ужасно.
- Но ведь и убийство ужасно, - сказал Стивенс. - Так будет лучше.
Она опять увидела его.
- Я думаю не о нем. Я думаю о Молли. Она не должна знать.
- Да, - сказал Стивенс. - Я уже говорил с мистером Уилмотом из газеты.
Он согласился ничего об этом не сообщать. Я позвоню и в мемфисскую газету,
но, может быть, уже поздно... Уговорить бы ее вернуться домой до того, как
появится вечерний выпуск мемфисской газеты... Домой, где единственный белый,
кого она видит, - это мистер Эдмондс, ему я позвоню; если другие черные и
прослышат об этом, уверен, они от нее скроют. А уж потом, месяца через
два-три, я съезжу туда и скажу ей, что он умер и похоронен где-то на
Севере...
На этот раз она поглядела на него с таким выражением, что он замолчал;
она сидела, выпрямившись на жестком стуле, и глядела на него, пока он не
умолк.
- Она захочет увезти его домой, - сказала она.
- Его? - переспросил Стивенс. - Тело?
Она глядела на него. На ее лице не было возмущения, неодобрения. Оно
выражало лишь извечное женское понимание чужого горя. Стивенс думал: "Она
пришла в город пешком по такой жаре. Если только ее не подвез Хэмп в
тележке, на которой развозит яйца и овощи".
- Он - единственный ребенок ее покойной дочери, ее старшенькой. Он
должен вернуться домой.