"Уильям Фолкнер. Притча" - читать интересную книгу автора

и неверящим, оба оттесненных вала сгрудившихся тел и печальных лиц зияли
ртами, раскрытыми в исступленном заклинании. Потому что оставался еще один
грузовик. Он тоже ехал быстро; хотя между ним и последним из проехавших было
двести ярдов, он, казалось, несся вдвое быстрее остальных. Однако ехал он
словно бы в полной тишине. Если другие проносились шумно, почти неистово, с
вызывающим прощальным ревом стыда и отчаяния, этот приближался и удалялся
торопливо, бесшумно, приниженно, словно тем, кто сидел в кабине, претило
отнюдь не предназначение грузовика, а находящиеся в нем.
Он был открытым, как и остальные, и отличался от них лишь тем, что те
были переполнены стоящими людьми, а здесь их было всего тринадцать. Такие же
взъерошенные, неумытые, в окопной грязи, они были скованы, примкнуты цепями
друг к другу и к грузовику, будто дикие звери, и с первого взгляда походили
даже не на иностранцев, а на существа другой расы, другого вида;
посторонние, чуждые, хотя на петлицах у них были те же номера, всему полку,
который не только держался на расстоянии, но, казалось, даже бежал от них,
чуждые не только своими цепями и обособленностью, но и выражением лиц,
позами: если у тех лица были ошеломленными и пустыми, как у долго пробывших
под наркозом, то у этих тринадцати - серьезными, сосредоточенными,
сдержанными, настороженными. Потом стало видно, что четверо из тринадцати
действительно иностранцы, чуждые - не только цепями, обособленностью от
всего полка, но и лицами горцев в стране, где нет гор, крестьян, где уже нет
крестьянства; чуждые даже остальным девяти, с которыми были скованы, если
прочие девятеро были серьезны, сдержанны и немного - совсем чуть-чуть -
встревожены, трое из этих четверых иностранцев казались слегка
недоумевающими, почти чинными, настороженными и даже не лишенными
любопытства; они напоминали крестьян-горцев, впервые оказавшихся на рынке в
равнинном городе, людей, внезапно ошеломленных гомоном на языке, понять
который у них не было надежды, собственно говоря, и желания, и поэтому
безразличных к тому, о чем галдят вокруг, - трое из четверых, потому что
теперь толпа поняла, что четвертый чужд даже этим троим, уже хотя бы тем,
что он был единственным объектом ее брани, ужаса и ярости. Почти не обращая
внимания на остальных, она вздымала голоса и сжатые кулаки против - на этого
человека. Он стоял впереди, положив руки на верхнюю планку, так что была
видна цепь, провисающая между запястьями, и капральские нашивки на рукаве, с
чуждым лицом, как и остальные двенадцать, лицом крестьянина-горца, как и
последние трое, чуть моложе некоторых из них, и глядел на бегущее мимо море
глаз, зияющих ртов и грозящих кулаков так же пристально, как и прочие
двенадцать, но безучастно - лишь с любопытством, внимательно и спокойно,
однако в его лице было еще и то, чего не было в остальных: постижение,
понимание безо всяких следов сочувствия, словно он заранее предвидел без
порицания или жалости тот шум, что поднимался при появлении грузовика и
несся за ним.
Грузовик въехал на Place de Ville, где трое генералов стояли на
ступенях отеля, словно позируя фотографу. Возможно, на сей раз дело было
именно в близости трех флагов, внезапно затрепетавших под порывом дневного
ветерка, налетевшего с другой стороны, так как никто из троих
крестьян-горцев и, пожалуй, вообще никто из двенадцати не обратил внимания
на смысл трех разных знамен и даже не заметил трех стоящих под ними стариков
в галунах и звездах. Очевидно, взглянул, заметил, обратил внимание лишь
тринадцатый; в их сторону был устремлен только пристальный взгляд-капрала,