"Уильям Фолкнер. Реквием по монахине " - читать интересную книгу автора

с половиной тысячи либо миль, либо фунтов, тем более что, пока пытались это
обмозговать, курьер повторял свои первые три кратких - два непечатных -
слова.) В задней комнате лавки мешок, снова окруженный и огражденный
цивилизацией, запирать было незачем, а его целость и сохранность доказывали,
что замок не нужен и в трехсотмильном путешествии по кишащей бандитами
Тропе; нуждался мешок в замке столь же мало, как был для него приспособлен,
поскольку пришлось прорезать ножом два отверстия по краям, продевать в них
дужку замка и запирать, но любая другая рука с ножом могла бы срезать замок
так же легко, как он был навешен. Поэтому старый замок даже не
символизировал безопасности: навешивание замка представляло собой жест
приветствия свободных людей свободным людям, не только отделенному
тремястами милями дебрей Нэшвиллу, но и полутора тысячами - Вашингтону: жест
уважения без подобострастия, зависимости без унижения правительству, которое
они помогли основать и приняли с гордостью, но все же как свободные люди,
свободные отказаться от него, едва между ним и ними возникнут несогласия,
всякий раз по прибытии мешка замок охватывал его железным символом
неприкосновенности, а старый Алек Холстон, бездетный холостяк, тем временем
все больше старел и седел, подагра все больше поражала его тело и дух, все
жестче и неподатливее становился не только его костяк, но и гордость, потому
что замок все-таки принадлежал ему, он лишь давал его напрокат и поэтому в
некотором смысле был почетным стариком в поселке, где неприкосновенной
почиталась не только правительственная почта, но и свободное правительство
свободных людей, пока оно не забывало позволять людям жить свободно, не под
собой, а подле себя;

Вот этот самый замок и навесили на тюрьму. Быстро, не дожидаясь, пока
гонец доставит из Дома Холстона разрешение старого Алека снять замок с
почтового мешка и использовать для новой цели. Алек не стал бы протестовать
из принципам не отказал бы в просьбе, разве что по наитию; возможно, он сам
предложил бы замок, если бы узнал вовремя или первый подумал об этом, но
сразу бы заартачился, вообразив, что этот вопрос обсуждался без него. И в
поселке все это знали, хотя не стали дожидаться гонца совсем по другой
причине. Собственно говоря, к старому Алеку не отправляли никакого гонца;
посылать его, а тем более ждать, пока он вернется, было некогда; замок
требовался не затем, чтобы удержать бандитов в тюрьме, потому что (как потом
оказалось) он был для них не большей помехой, чем обычный деревянный брус;
замок был необходим для защиты не поселка от бандитов, а бандитов от
поселка. Потому что, едва пленники оказались в поселке, образовалась партия,
твердо решившая линчевать их тут же, немедленно, без разговоров, -
маленькая, но решительная группа, которая пыталась отбить пленников у
ополченцев, пока ополченцы искали, кому бы их сдать, и преуспела бы в этом,
если бы не человек по фамилии Компсон, прибывший в поселок несколько лет
назад со скакуном, на которого выменял у Иккемотубе, племянника Иссетибехи,
квадратную милю земли, которая станет самой ценной в будущем городе
Джефферсоне; он, как гласит легенда, выхватил пистолет и не подпускал
линчевателей, пока бандитов водворяли в тюрьму, буравили отверстия и кто-то
ходил за замком старого Алека. И поскольку в поселке теперь были уже совсем
новые фамилии и лица-лица столь новые, что, казалось, не имели заметных (для
старожилов) жизненных стадий, кроме сосания материнской груди, и прошлого,
кроме оставивших след прожитых годов; фамилии столь новые, словно не имели