"Уильям Фолкнер. Солдатская награда (Роман. 1926) " - читать интересную книгу автора

Плавный изгиб серебряных крыльев шел книзу, к ленточке над карманом,
над сердцем (наверно, там сердце). Лоу разобрал зубцы короны, три буквы, и
его взгляд поднялся на изуродованное лицо.
- Ну, что? - повторил он.
- Изменит она ему, вот что.
- Брось! Никогда в жизни не изменит.
- Нет, изменит. Ты женщин не знаешь. Пройдет первое время, и появится
какой-нибудь тип, что сидел дома и делал деньги; или парень, из тех, кто
носил начищенные башмаки, а сам и не показывался там, где его могло бы
пришибить, не то, что мы с тобой.
Проводник подошел, наклонился над спящим.
- Ему дурно не было? - шепотом спросил он. Они успокоили его, негр
поправил спящему подушку.
- Вы, джентльмены, покараульте его и обязательно кликните меня, ежели
ему что понадобится. Он человек больной.
Гиллиген и Лоу посмотрели на офицера, согласились с негром, и тот
опустил штору.
- Принести еще джинджер-эля?
- Да, - сказал Гиллиген тоже шепотом, и негр вышел.
Оба сидели, связанные молчаливой дружбой, дружбой тех, чья жизнь
оказалась бесцельной по неожиданному стечению обстоятельств, по воле жалкой
распутницы - Случайности. Проводник принес джинджер-эль. Они молча пили,
пока штат Нью-Йорк переходил в Огайо.
Гиллиген, болтливый, несерьезный, и то ушел в какую-то свою думу, а
курсант Лоу, молодой и глубоко разочарованный, переживал горести издревле
терзавшие всех воинов, чьи корабли пошли ко дну, не покидав гавани... Офицер
спал, склонив лоб со шрамом над маскарадным парадом крыльев, ремней и
металла, и какая-то неприятная старая дама остановилась и спросила:
- Он ранен? Гиллиген очнулся от дум.
- А вы взгляните на его лицо, - сказал он раздраженно, - и сразу
поймете, что он просто сидел на стуле, разговаривал вот с такой старушкой,
вдруг упал и ушибся об нее.
- Какая наглость! - сказала дама, меряя Гиллигена взглядом. - Но разве
нельзя ему помочь? Мне кажется, он болен.
- Конечно, сударыня, ему можно помочь. По-нашему "помочь" - значит:
оставить его в покое.
Они с Гиллигеном сердито посмотрели друг на друга. Потом она перевела
взгляд на Лоу - молодого, задиристого, разочарованного - и. снова посмотрела
на Гиллигена. И с беспощадной гуманностью толстой мошны сказала:
- Я пожалуюсь на вас главному кондуктору. Этот человек болен, ему нужно
помочь.
- Прекрасно, мэм. Но заодно скажите кондуктору, что если он его
потревожит, я ему голову оторву.
Дама покосилась на Гиллигена из-под изящной модной шляпки, но тут
послышался другой женский голос:
- Оставьте их, миссис Гендерсон. Они сами присмотрят за ним.
Молодая, темноволосая. Если бы Гиллиген и Лоу когда-нибудь видели
рисунки Обри Бердслея, они поняли бы, что по ней тосковал художник: он так
часто писал ее в платьях цвета павлиньих перьев, бледную, тонкую, порочную,
среди изысканных деревьев и странных мраморных фонтанов. Гиллиген встал.