"Уильям Фолкнер. Авессалом, Авессалом!" - читать интересную книгу автора

женитьбой, и если его теперь что-то смущало, так это не два обряда, а две
женщины - не то, что Бон намеревался стать двоеженцем, а то, что он хотел
сделать его (Генри) сестру чем-то вроде младшей жены в гареме. Но, как бы то
ни было, он четыре года ждал и надеялся. Весной они возвратились на север, в
штат Миссисипи. Уже произошло сражение при Булл-Ране, и студенты
университета сформировали роту. Генри с Боном в нее записались. Генри,
вероятно, сообщил Джудит, где они находятся и что намерены делать. Как
видишь, они вступили в армию вместе, Генри сторожил Бона, а Бон позволял
себя сторожить: это было испытание, искус - Генри не смел спустить глаз с
Бона, не из опасения, что тот женится на Джудит, а он, Генри, не сможет
этому помешать, а оттого, что Бон женится на Джудит, и тогда он (Генри) до
конца дней своих будет жить с сознанием, что ему нравится быть обманутым,
как трус, торжествующий при мысли, что сдался, не потерпев поражения, а Бон
по той же причине - ведь Джудит без Генри была совершенно ему не нужна, он
никогда не сомневался, что сможет жениться на Джудит, когда захочет,
наперекор и брату и отцу, потому что, я уже говорил, и Бон любил не Джудит,
и Генри вовсе не о ней заботился. Она была всего лишь пустою оболочкой,
полым сосудом, в котором каждый из них стремился сохранить не собственное
иллюзорное представление и о себе и о другом, а то, что каждый считал
мнением о себе другого - мужчина и юноша, обольститель и обольщенный; оба
отлично друг друга знали, взаимно друг друга обольстили, принесли друг друга
на закланье - победитель пал жертвой собственной силы, побежденный сразил
противника своею слабостью еще прежде, чем Джудит, хотя бы одним лишь
именем, появилась в их общей жизни. И кто знает? Ведь шла Война; и кто
знает, быть может, и сам рок и его жертвы равно думали, надеялись, что Война
все решит, освободит одного из двух непримиримых противников - ведь уже не
первый раз молодость принимает мировую катастрофу за акт Провидения,
единственная цель которого - разрешить ее личные проблемы, которых она сама
разрешить не умеет.
Ну, а Джудит: как еще можно объяснить ее поступки? Едва ли Бон мог за
каких-нибудь двенадцать дней совратить ее своим фатализмом, коль скоро он не
только не покушался ее совратить, но даже и не пытался заставить ее
ослушаться отца. Нет, кем-кем, а фаталисткой она не была, ведь из двоих
детей Сатпена настоящим Сатпеном, усвоившим жестокий сатпеновский закон:
бери, что хочешь, если достанет силы, - была именно она, Генри же был
Колдфилдом, одержимым колдфилдовской моралистической абракадаброй и
колдфилдовскими понятиями о добре и зле; и в тот вечер, когда Генри плакал и
его тошнило, Джудит смотрела с чердака, как полуголый Сатпен борется с одним
из своих полуголых негров, смотрела с таким холодным напряженным вниманьем,
с каким сам Сатпен следил бы за борьбой Генри с негритянским мальчиком его
возраста и веса. Ведь она не могла знать, почему отец возражает против
свадьбы. Генри не стал бы ей объяснять, а отца она бы не спросила. Да если б
она и узнала, это ничего б не изменило. Она поступила бы так, как Сатпен
поступил бы с каждым, кто бы посмел ему перечить - она бы все равно взяла
Бона. Я уверен, что в случае необходимости она бы даже убила другую женщину.
Но она уж, во всяком случае, не стала бы сперва наводить справки, а после
пускаться в рассуждения о том, как примирить желаемое со своими моральными
принципами. И все-таки она ждала. Она ждала четыре года, не получая от Бона
никаких вестей, кроме сообщений Генри, что Бон еще жив. Это было испытание,
искус; они все трое на него согласились, и я не думаю, что Генри с Боном