"Уильям Фолкнер. Авессалом, Авессалом!" - читать интересную книгу автора

производителем хлопка в округе, чего он добился тою же тактикой, что и при
постройке дома, - тем же бьющим в одну точку неослабным упорством и
полнейшим пренебрежением к тому, как выглядят в глазах горожан его поступки,
которые они видели и какими представляются им те, которых они видеть не
могли. Многие из его сограждан все еще считали, что тут дело нечисто: одни
думали, что плантация - всего лишь прикрытие для его настоящих, темных
махинаций; другие думали, что он измыслил какой-то способ воздействовать на
рынок и потому выручал за кипу своего хлопка больше, чем честные люди;
третьи, очевидно, думали, что дикие негры, которых он сюда привез, с помощью
колдовства ухитрялись собрать с акра больше хлопка, чем их прирученные
собратья. Его не любили (чего он, впрочем, и не домогался), но боялись, что,
казалось, его забавляет, если не радует. Но его приняли; теперь у него было
так много денег, что его нельзя было и дальше не признавать или даже
сколько-нибудь серьезно ему докучать. Он добился своего - уже через десять
лет после свадьбы дела у него на плантации пошли гладко (теперь у него был
надсмотрщик - сын того самого шерифа, который арестовал его у ворот дома его
будущей жены в день помолвки), и теперь он тоже играл свою роль - роль
человека надменного, живущего в довольстве и праздности, и по мере того, как
он благодаря праздности и довольству обрастал мясом, надменность его
приобретала оттенок чванства. Да, он развратил Эллен не только тем, что
заставил ее перейти на свою сторону, хотя, подобно ей, понятия не имел, что
его расцвет тоже был вынужденным искусственным цветеньем и что, пока он все
еще разыгрывал перед публикой свою роль, за его спиной Рок, судьба,
возмездие, ирония - словом, режиссер, как его ни называй, уже менял
декорации и тащил на сцену фальшивый реквизит для следующей картины. "Вот
едет..." - сказала твоя бабушка. Но мисс Роза уже увидела Генри. Она стояла
рядом с твоей бабушкой, едва доставая головою ей до плеча, щупленькая, в
одном из брошенных теткою платьев, которые мисс Роза укоротила себе по
росту, хотя никто никогда не учил ее шить - равно как она взяла на себя
ведение домашнего хозяйства и предложила обучить этому Джудит, хотя никто
никогда не учил ее ни стряпать, ни вообще делать что-либо, кроме как
подслушивать у закрытых дверей; стояла, повязав голову платком, словно ей
было не пятнадцать лет, а все пятьдесят, смотрела на племянника и говорила:
"Ой... да ведь он уже бреется".
Потом она перестала встречаться даже и с Эллен. Вернее, Эллен перестала
их навещать; она нарушила свой ритуал, согласно которому еженедельно
объезжала одну за другою все лавки и, не выходя из коляски, заставляла
лавочников и приказчиков показывать ей сукно, жалкие украшения и безделушки
- они выносили ей товары, отлично зная, что она ничего не купит, а только
подержит в руках, помнет, пощупает, разбросает и в конце концов отвергнет,
сопровождая все это потоком пустой беспечной болтовни. Не с презрением и
даже не свысока, а добродушно и даже по-детски злоупотребив учтивостью и
полной беспомощностью этих мужчин - приказчиков и лавочников, она отправится
в отцовский дом, где тоже поднимет бессмысленный шум и суету и примется
самоуверенно давать нелепые, несуразные советы касательно мисс Розы, отца,
домашнего хозяйства, мисс Розиных туалетов, расстановки мебели,
приготовления пищи и даже часов, когда следует завтракать, обедать и
ужинать. Между тем уже близилось время (шел 1860 год, и даже мистер
Колдфилд, наверное, признал, что война неизбежна), когда семья Сатпена, чья
судьба последние двадцать лет напоминала Озеро, - питаясь тихими ключами,