"Уильям Фолкнер. Авессалом, Авессалом!" - читать интересную книгу автора

теоретически, но уже имел в голове вполне определенную цель, какой
большинство мужчин даже себе и не ставит, покуда кровь не начнет замедлять
свой бег у них в жилах лет эдак в тридцать, а то и позже, да и тогда лишь
потому, что эта мечта связана в их воображении с праздностью и покоем или,
по крайней мере, с удовлетворением их тщеславия. Даже тогда в нем была та
настороженность, какую позже он будет носить день и ночь, не снимая и не
меняя, словно одежду, в которой ему приходилось и спать и бодрствовать, в
чужой стране, среди людей, самый язык которых ему пришлось выучить; то
неусыпное внимание, которое наверно знало: допусти одну-единственную ошибку
- и конец; та способность сравнивать и сопоставлять закономерность со
случайностью, обстоятельства с человеческой природой, свое собственное
ненадежное сужденье и смертную плоть не только с человеческими силами, но и
с силами природы; способность делать выбор и отказываться, идти на уступки
своей мечте и честолюбивым замыслам - подобно тому как человеку приходится
уступать лошади, на которой он скачет по лесам и оврагам и которой управляет
лишь благодаря его способности помешать ей понять, что на самом деле
управлять ею он не может, что на самом деле она сильней его.
Теперь в странном положении был он. Одинок был он. Не Эллен. Его
поддерживала не только тетка, но еще и то, что женщины никогда не признаются
в одиночестве и не жалуются на него, пока непостижимые и непреодолимые
обстоятельства не вынудят их оставить всякую надежду заполучить игрушку, о
которой они в эту минуту мечтают. И не мистер Колдфилд. Его поддерживало не
только общественное мнение, но и его собственное решительное и
недвусмысленное предубеждение против пышной свадьбы. Позже (слезы победили;
тетка и Эллен написали сотню приглашений - Сатпен отрядил одного из своих
диких негров разносить их по домам - и даже разослали с десяток более
интимных на генеральную репетицию), когда они вечером накануне свадьбы
приехали в церковь на репетицию и обнаружили, что церковь пуста, а на темной
улице собралась кучка жителей городских окраин (в том числе два индейца
чикасау из племени старика Иккемотуббе), слезы хлынули снова. Эллен
выдержала репетицию, но потом тетка отвезла ее домой в состоянии, близком к
истерике, которая наутро перешла просто в тихий беспрерывный плач.
Высказывалось даже мнение, что свадьбу лучше отложить. Не знаю, кто его
высказал, возможно, сам Сатпен. Зато я знаю, кто его отверг. Казалось, тетка
теперь твердо решила навязать городу не только Сатпена, но и самую свадьбу.
Весь следующий день она в домашнем платье и в шали ходила из дома в дом со
списком приглашенных, а за нею плелась одна из двух колдфилдовских служанок
(слуг мужского пола у него не было) - то ли для защиты, то ли просто ее,
подобно одинокому листку, увлек за собой яростный вихрь гнева оскорбленной в
своем женском достоинстве фурии; да, и к нам она явилась тоже, хотя твой дед
и в мыслях не имел уклониться от приглашения; насчет папы у тетки наверняка
никаких сомнений не было - ведь папа помог освободить Сатпена из тюрьмы, а
впрочем, к этому времени она уже скорее всего утратила всякую способность
логически мыслить. Папа и твоя бабушка в ту пору только-только поженились,
мама в Джефферсоне еще не осмотрелась, и я не знаю, что она подумала, знаю
только, что она никогда не рассказывала, что произошло: как совершенно
незнакомая обезумевшая женщина ворвалась в дом - не для того, чтобы
пригласить ее на свадьбу, а чтоб сказать ей: пусть только она посмеет не
явиться, - после чего выскочила вон. Мама вначале даже не могла понять, о
какой свадьбе идет речь, и когда отец вернулся, он нашел ее тоже в истерике,