"Уильям Фолкнер. Авессалом, Авессалом!" - читать интересную книгу автора

придерживает голову лошади, и Сатпен спешивается, берет свою сумку и
корзинку и поднимается по ступенькам, и как мне рассказывали,
поворачивается, еще раз взглядывает на них и видит, что они, съежившись,
сидят на своих лошадях и не знают, что делать дальше. И наверное, даже
хорошо, что борода у него закрывала рот, и он им не был виден. Потом он
повернулся и посмотрел на других мужчин, которые сидели, задрав ноги на
перила, и тоже на него смотрели, на мужчин, которые еще недавно приезжали к
нему, спали у него на полу и охотились вместе с ним, и приветствовал их этим
своим спесивым напыщенным жестом, приложив руку к шляпе (да, он был дурно
воспитан. Твой дед говорил, что это ясно обнаруживалось всякий раз, как он
сталкивался с людьми. Он напоминал Джона Л. Салливена, который с великим
трудом выучился танцевать шотландку - тайком упражнялся и упражнялся, пока
не счел, что теперь уже можно не прислушиваться к музыке. Возможно, Сатпен
думал, что твоему деду или судье Бенбоу это далось бы немножко легче, чем
ему, но ни за что не поверил бы, что кто-нибудь может лучше его знать, когда
это надо делать и как. И кроме того, это было написано у него на лице;
именно в этом, по словам твоего деда, и заключалась его сила - при виде него
каждый мог сказать: {В случае необходимости этот человек может сделать и
сделает что угодно}). Затем он вошел в дом и потребовал себе комнату.
И вот они сидели на лошадях и ждали его. Я полагаю, они знали, что рано
или поздно ему придется выйти; я полагаю, что они сидели и думали об этой
его паре пистолетов. Понимаешь, дело в том, что все еще не было ордера на
его арест; просто общественное мнение перестало его переваривать; а потом на
площадь выехали новые всадники и тоже поняли что к чему, так что, когда он
вышел на веранду, там в ожидании его собрался целый отряд. Теперь на нем
была новая шляпа и новый суконный сюртук, и так они узнали, что лежало у
него в сумке. Теперь они даже узнали, что лежало у него в корзинке, потому
что ее при нем теперь тоже не было. Без сомнения, в то время это просто
сильно их озадачило, потому что они, видишь ли, были слишком заняты
пересудами насчет того, как именно он собирается использовать мистера
Колдфилда, и к тому же после его возвращения слишком сильно негодовали по
поводу того, что им казалось результатами его деятельности, далее если
средства все еще оставались для них загадкой, чтобы вообще вспомнить про
мисс Эллен.
Итак, он, без сомнения, снова остановился и снова начал переводить
взгляд с одного лица на другое, без сомнения, неторопливо запоминая новые
лица, а борода все еще скрывала то, что мог бы выдать его рот. Но на этот
раз он, по-видимому, не сказал ни слова. Он просто спустился по ступенькам и
пошел через площадь, а отряд (твой дедушка говорил, что к тому времени в нем
набралось уже человек до пятидесяти) тоже двинулся и последовал за ним.
Говорят, он даже не оглянулся. Он просто шел вперед, держась очень прямо и
заломив набекрень новую шляпу, а в руке у него теперь находился предмет,
который они наверняка сочли за последнее, ничем не вызванное оскорбление;
комитет ехал по улице рядом, хотя и не совсем с ним наравне; остальные, у
кого в ту минуту не оказалось лошадей, присоединялись к отряду и шли за ним
по дороге, тогда как дамы, дети и рабыни высовывались из окон и дверей домов
посмотреть на движущуюся мимо мрачную живую картину, а Сатпен, так ни разу и
не оглянувшись, вошел в ворота мистера Колдфилда и по выложенной кирпичом
дорожке зашагал к дверям, неся в свернутом из газеты рожке букет цветов.
Они снова принялись его ждать. Теперь толпа росла быстро - другие