"Уильям Фолкнер. Авессалом, Авессалом!" - читать интересную книгу автора

ему преданы душой и телом и которых считали (или говорили, что считают)
способными подползти к спящему оленю и перерезать ему горло прежде, чем он
успеет шевельнуться.
Именно в это время он, как мисс Колдфилд рассказывала Квентину, начал
приглашать в Сатпенову Сотню компании мужчин; они ночевали, укрывшись
одеялами, в голых комнатах, в пустых вместилищах будущей роскоши, охотились,
по вечерам играли в карты и пили; время от времени он стравливал своих
негров, а возможно уже и тогда при случае и сам участвовал в этой забаве -
зрелище, которого, по словам мисс Колдфилд, сын его не мог выдержать, тогда
как дочь его, напротив, во все глаза за ним следила. Сатпен теперь тоже
выпивал, хотя кроме Квентинова деда были, вероятно, и другие, кто заметил,
что пил он весьма умеренно, за исключением тех случаев, когда спиртное
ставил он сам. Гости постоянно привозили с собой виски, но он пил как бы со
скрупулезным расчетом, словно, как говорил генерал Компсон, старался
сохранить некую духовную платежеспособность, баланс между количеством виски,
принятым им от гостей, и количеством живого мяса, которое он поставлял для
их ружей.
Так он прожил три года. Теперь у него была плантация; за два года он
выдрал дом и сад из девственного болота, вспахал свою землю и засеял ее
семенами хлопка, которыми ссудил его генерал Компсон. После этого он,
казалось, бросил все свои дела. Казалось, он просто уселся посреди того, что
уже почти завершил, и сидел так три года, не выказывая ни малейшего признака
еще каких-либо намерений или желаний. Пожалуй, не приходится удивляться, что
мужчины округа поверили, будто жизнь, какую он теперь вел, с самого начала
была его целью; иного мнения придерживался, пожалуй, один только генерал
Компсон, который, казалось, знал Сатпена достаточно хорошо, чтобы для начала
ссудить его семенами хлопка, и которому тот хоть немного рассказал о своем
прошлом. Именно генерал Компсон первым узнал, что испанская монета была у
него последней, и именно Компсон (как в городе стало известно позже)
предложил Сатпену в долг деньги для завершения и меблировки его дома, но тот
отказался. Вот почему генерал Компсон, без сомнения, первым во всем округе
сказал себе, что Сатпену не нужно брать в долг деньги для окончательной
отделки дома, потому что он намерен на этих деньгах жениться. Он был первым
мужчиной, который это понял, ибо, судя по тому, что мисс Колдфилд рассказала
Квентину семьдесят пять лет спустя, женщины округа говорили друг другу, а
также и своим мужьям, что Сатпен не собирается на этом кончать, что он
приложил уже слишком много усилий, перенес слишком много тягот и лишений,
чтобы угомониться и жить так, как он жил, пока дом строился, хотя теперь он
может спать под крышей, а не на голой земле под парусиной, снятой с фургона.
Вероятно, женщины уже прикидывали, у кого из мужчин, которых теперь можно
было назвать его друзьями, имеется в семье предполагаемая невеста, чье
приданое могло бы сообщить окончательную форму и содержание той
респектабельности, которую мисс Колдфилд так или иначе считала его целью. И
поэтому когда по истечении этой второй фазы, через три года после того, как
дом был закончен, а архитектор уехал, и снова в воскресенье утром и снова
без всякого предупреждения город увидел, как он пересекает площадь - на сей
раз пешком, хотя и в том же костюме, в котором въехал в город пятью годами
раньше и которого с тех пор никто не видел (он сам или один из его негров
гладил сюртук раскаленными кирпичами, сказал генерал Компсон отцу Квентина)
- и входит в методистскую церковь, удивились этому лишь некоторые мужчины.