"Уильям Фолкнер. Моя бабушка Миллард, генерал Бедфорд Форрест и битва при Угонном ручье" - читать интересную книгу автора

- Что он говорит? - спросила она.
- Ничего он не говорит, - ответил я, - только "какая красавица".
- Мне он тоже только это сказал, - сообщил Ринго. Я не слышал, как он
вошел. - Только мыла, воды и "какая красавица!".
- А он на тебя смотрел, когда говорил?
- Нет, - сказал Ринго. - Мне только сперва показалось, что смотрит.
Тут бабушка посмотрела на нас с Ринго.
- Ха! - произнесла она, и потом, когда я стал старше, я понял, что
бабушка уж и тогда понимала, что такое кузен Филипп, - ей достаточно было
взглянуть хотя бы на одного из них, чтобы понять всех кузин Мелисандр и
всех кузенов Филиппов на свете, даже и в глаза их не видя. - Я иногда
думаю, что самое безопасное из того, что летает по воздуху, это пули,
особенно во время войны. Ладно, - сказала она. - Снеси ему воды и мыла. Но
поторапливайтесь.
Так мы и поступили. На этот раз он уже не просто сказал "какая
красавица". Он повторил это два раза. Сняв мундир, он отдал его Ринго.
- Хорошенько почисть, - сказал он. - Ваша сестра, как вы сказали...
- Я этого не говорил, - сказал я.
- Неважно, - сказал он. - Мне нужен букет. Принести туда.
- Это бабушкины цветы, - сказал я.
- Неважно, - сказал он. И, закатав рукава, начал мыться. - Маленький.
Цветочков десять. Нарви розовеньких.
Я пошел и нарвал цветов. Не знаю, стояла ли еще бабушка у парадной
двери. Может, уже и не стояла. Во всяком случае, мне она ничего не
сказала. Я нарвал те, которые притоптала новая лошадь Эба Сноупса,
стряхнул с них грязь, выпрямил стебли и вернулся в беседку, где Ринго
держал перед кузеном Филиппом ручное зеркало, а тот причесывался. Потом он
надел мундир, пристегнул саблю и вытянул сперва одну, а потом другую ногу,
чтобы Ринго мог обтереть сапоги полотенцем. Вот тогда Ринго это и заметил.
Я бы ничего ему не сказал, потому что мы и так неслыханно опаздывали с
обедом, правда, раньше у нас тут не бывало никаких янки.
- Вы порвали штаны об этих янки, - сказал Ринго.
Тогда я снова пошел в дом. Бабушка стояла в передней. На этот раз она
только спросила: "Ну?" Почти совсем тихо.
- Он порвал штаны, - сказал я.
Но она, хоть и не видела его, знала про кузена Филиппа гораздо больше,
чем даже мог углядеть Ринго. На груди у нее уже торчала игла с вдетой в
нее ниткой. Я пошел назад в беседку, а потом мы втроем отправились в дом
через парадную дверь, и я уступил ему дорогу, чтобы он мог войти первым,
но он медлил, держа в руке букетик, и выглядел при этом совсем не старым,
в эту минуту он был, пожалуй, немногим старше нас с Ринго, несмотря на все
свои шнуры, широкий пояс, саблю и сапоги со шпорами; однако, хоть война и
шла всего два года, он выглядел как все наши солдаты и большинство
остальных людей, - словно ему давным-давно не приходилось есть досыта и
словно даже его память и язык позабыли вкус еды и только тело еще что-то
помнило; он стоял с букетиком в руке и выражением "какая красавица", и
даже если бы на что-нибудь смотрел, все равно бы ничего не увидел.
- Нет, - сказал он. - Объяви о моем приходе. Полагалось бы, правда, это
сделать вашему негру. Но неважно.
Он назвал свое полное имя, оба имени и фамилию, - два раза, словно я