"Френсис Скотт Фицжеральд. Великий Гэтсби." - читать интересную книгу автора

долларов в месяц, но в последнюю минуту фирма откомандировала его в
Вашингтон, и мне пришлось устраиваться самому. Я завел собаку, - правда,
она сбежала через несколько дней, - купил старенький "додж" и нанял
пожилую финку, которая по утрам убирала мою постель и готовила завтрак на
электрической плите, бормоча себе под нос какие-то финские премудрости.
Поначалу я чувствовал себя одиноким, но на третье или четвертое утро меня
остановил близ вокзала какой-то человек, видимо только что сошедший с
поезда.
- Не скажете ли, как попасть в Уэст-Эгг? - растерянно спросил он.
Я объяснил. И когда я зашагал дальше, чувства одиночества как не
бывало. Я был старожилом, первопоселенцем, указывателем дорог. Эта встреча
освободила меня от невольной скованности пришельца.
Солнце с каждым днем пригревало сильней, почки распускались прямо на
глазах, как в кино при замедленной съемке, и во мне уже крепла знакомая,
приходившая каждое лето уверенность, что жизнь начинается сызнова.
Так много можно было прочесть книг, так много впитать животворных сил
из напоенного свежестью воздуха. Я накупил учебников по экономике
капиталовложений, по банковскому и кредитному делу, и, выстроившись на
книжной полке, отливая червонным золотом, точно монеты новой чеканки, они
сулили раскрыть передо мной сверкающие тайны, известные лишь Мидасу,
Моргану и Меценату. Но я не намерен был ограничить себя чтением только
этих книг. В колледже у меня обнаружились литературные склонности - я
как-то написал серию весьма глубокомысленных и убедительных передовиц для
"Йельского вестника", - и теперь я намерен был снова взяться за перо и
снова стать самым узким из всех узких специалистов - так называемым
человеком широкого кругозора. Это не парадокс парадокса ради; ведь, в
конце концов, жизнь видишь лучше всего, когда наблюдаешь ее из
единственного окна.
Случаю угодно было сделать меня обитателем одного из самых
своеобразных местечек Северной Америки. На длинном, прихотливой формы
острове, протянувшемся к востоку от Нью-Йорка, есть среди прочих капризов
природы два необычных почвенных образования. Милях в двадцати от города,
на задворках пролива Лонг-Айленд, самого обжитого куска водного
пространства во всем Западном полушарии, вдаются в воду два совершенно
одинаковых мыса, разделенных лишь неширокой бухточкой. Каждый из них
представляет собой почти правильный овал - только, подобно Колумбову яйцу,
сплюснутый у основания; при этом они настолько повторяют друг друга
очертаниями и размерами, что, вероятно, чайки, летая над ними, не
перестают удивляться этому необыкновенному сходству. Что до бескрылых
живых существ, то они могут наблюдать феномен еще более удивительный -
полное различие во всем, кроме очертаний и размеров.
Я поселился в Уэст-Эгге, менее, - ну, скажем так: менее фешенебельном
из двух поселков, хотя этот словесный ярлык далеко не выражает
причудливого и даже несколько зловещего контраста, о котором идет речь.
Мой домик стоял у самой оконечности мыса, в полусотне ярдов от берега,
затиснутый между двумя роскошными виллами, из тех, за которые платят по
двенадцать - пятнадцать тысяч в сезон. Особенно великолепна была вилла
справа - точная копия какого-нибудь Hotel de Ville в Нормандии, с угловой
башней, где новенькая кладка просвечивала сквозь редкую еще завесу плюща,
с мраморным бассейном для плавания и садом в сорок с лишним акров земли. Я