"Френсис Скотт Фицжеральд. Великий Гэтсби." - читать интересную книгу автора

почву - твердый гранит или вязкую трясину; но в какой-то момент мне
становится наплевать, какая там под ним почва. Когда я прошлой осенью
вернулся из Нью-Йорка, мне хотелось, чтобы весь мир был морально затянут в
мундир и держался по стойке "смирно". Я больше не стремился к
увлекательным вылазкам с привилегией заглядывать в человеческие души.
Только для Гэтсби, человека, чьим именем названа эта книга, я делал
исключение, - Гэтсби, казалось, воплощавшего собой все, что я искренне
презирал и презираю. Если мерить личность ее умением себя проявлять, то в
этом человеке было поистине нечто великолепное, какая-то повышенная
чувствительность ко всем посулам жизни, словно он был частью одного из тех
сложных приборов, которые регистрируют подземные толчки где-то за десятки
тысяч миль. Эта способность к мгновенному отклику не имела ничего общего с
дряблой впечатлительностью, пышно именуемой "артистическим темпераментом",
- это был редкостный дар надежды, романтический запал, какого я ни в ком
больше не встречал и, наверно, не встречу. Нет, Гэтсби себя оправдал под
конец; не он, а то, что над ним тяготело, та ядовитая пыль, что вздымалась
вокруг его мечты, - вот что заставило меня на время утратить всякий
интерес к людским скоротечным печалям и радостям впопыхах.



Я принадлежу к почтенному зажиточному семейству, вот уже в третьем
поколении играющему видную роль в жизни нашего среднезападного городка.
Каррауэи - это целый клан, и, по семейному преданию, он ведет свою
родословную от герцогов Бэклу, но родоначальником нашей ветви нужно
считать брата моего дедушки, того, что приехал сюда в 1851 году, послал за
себя наемника в Федеральную армию и открыл собственное дело по оптовой
торговле скобяным товаром, которое ныне возглавляет мой отец.
Я никогда не видал этого своего предка, но считается, что я на него
похож, чему будто бы служит доказательством довольно мрачный портрет,
висящий у отца в конторе. Я окончил Йельский университет в 1915 году,
ровно через четверть века после моего отца, а немного спустя я принял
участие в Великой мировой войне - название, которое принято давать
запоздалой миграции тевтонских племен. Контрнаступление настолько меня
увлекло, что, вернувшись домой, я никак не мог найти себе покоя. Средний
Запад казался мне теперь не кипучим центром мироздания, а скорее
обтрепанным подолом вселенной; и в конце концов я решил уехать на Восток и
заняться изучением кредитного дела. Все мои знакомые служили по кредитной
части; так неужели там не найдется места еще для одного человека? Был
созван весь семейный синклит, словно речь шла о выборе для меня
подходящего учебного заведения; тетушки и дядюшки долго совещались,
озабоченно. хмуря лбы, и наконец нерешительно выговорили: "Ну что-о ж..."
Отец согласился в течение одного года оказывать мне финансовую поддержку,
и вот, после долгих проволочек, весной 1922 года я приехал в Нью-Йорк, как
мне в ту пору думалось - навсегда.
Благоразумней было бы найти квартиру в самом Нью-Йорке, но дело шло к
лету, а я еще не успел отвыкнуть от широких зеленых газонов и ласковой
тени деревьев, и потому, когда один молодой сослуживец предложил
поселиться вместе с ним где-нибудь в пригороде, мне эта идея очень
понравилась. Он подыскал и дом - крытую толем хибарку за восемьдесят