"Мария Луиза Фишер. Нежное насилие" - читать интересную книгу автора

В ванной комнате Катрин сняла джинсы, пуловер и рабочий халат и
запихнула их в бак с грязным бельем. Моя руки, она видела в зеркале свое
бледное лицо с ясными серыми глазами. Оно выглядело истощенным. Она
чувствовала себя как тот ребенок из сказки, который стоял внутри очерченного
мелом круга, не смея из него выйти, в то время как другие дети дергали его в
разные стороны.
Неужели она действительно поступала несправедливо, оставляя всего на
пару дней - ведь больше-то и не получится!- мать и дочь в пансионате.
Рассудок отвечал однозначно: "нет", но все равно какое-то смутное чувство
вины не покидало ее.
Как это было тогда, много лет назад? Катрин уже давно об этом не
вспоминала, да и мать ни разу не коснулась этой темы, но обе они ничего не
забыли. Катрин была тогда старше, чем Даниэла теперь, лет
двенадцати-тринадцати. Дед и бабка уже умерли, квартира осталась Хельге и
Катрин на двоих. Казалось, пришел момент, когда жизнь девочки могла снова
стать более приемлемой.
Тут-то и появился этот человек, к которому Катрин сразу почувствовала
отвращение. Почему? Потому что он был таким обывательски-сверхкорректным
высокопоставленным чиновником почтового ведомства? Или потому, что она
боялась, как бы он не отнял у нее мать? Даже сегодня она не могла ответить
на этот вопрос. Но теперь Катрин склонялась к мысли, что он вообще-то был
человеком вполне порядочным. Иначе ее мать, весьма критически оценивавшая
мужчин, никогда не ощутила бы к нему симпатии. Но Катрин всегда его
ненавидела.
Она себя не выдавала, играя роль девочки великодушной и мужественной.
Катрин и сейчас еще помнит, как ее довольная собой мать прихорашивалась,
что-то напевая, словно совсем юная девушка. Катрин была уверена в том, что,
когда этот призрак исчезнет и наступит пора неизбежного разочарования, она
будет достаточно надежной опорой для матери и сумеет утешить ее.
Этого человека, который вовсе не был родственником, ей приходилось
называть "дядя Карл". Так она и поступала, хоть и с некоторой долей иронии,
на которую, впрочем, взрослые внимания не обращали. Катрин страдала, когда
он оставался у них на ночь. Спал он в большой комнате, где раньше стояла
кровать родителей Хельги, а теперь - ее самой. Но, во всяком случае, "дядя
Карл" никогда не появлялся перед Катрин в спальной пижаме или в кальсонах, и
эта его деликатность делала сосуществование сносным.
Но когда мать объявила дочери (а было это во время завтрака, в
понедельник - Катрин помнила этот день будто вчерашний), что она, Хельга, и
"дядя Карл" собираются пожениться, Катрин разбушевалась:
- Ты не посмеешь причинить мне такое зло! - кричала она.- Мне
совершенно нет дела до того, что он меня любит. Он мне не нужен. Пошли его к
черту! Я ненавижу его!
Все аргументы матери отскакивали от нее, как от стенки горох. Для нее
не имело никакого значения, что он хорошо зарабатывает и может рассчитывать
на высокую пенсию. В то, что он - очень порядочный человек, она верить не
желала. А то, что он собирается заменить ей отца, она находила просто
смешным.
- Хватит с меня твоих глупостей,- кричала Катрин,- я ими сыта по горло!
Или он, или я! Это мое последнее слово.