"Владимир Фирсов. Твои руки, как ветер..." - читать интересную книгу автора

кибернетика, возникли вычислительные центры, взявшие на себя ряд
человеческих обязанностей. Именно здесь, на рубеже ядерно-кибернетического
века, и возникла "проблема кнопки".
Когда-то машина только выполняла волю человека. Теперь она сама отдает
приказы. В ее власти решить судьбу целой отрасли промышленности и дать
сигнал к атомному залпу. Или заставить одного человека полюбить другого...
Нажать кнопку совсем не трудно. Это можно сделать не задумываясь. Все
остальное - дело автоматики. Помчатся куда-то сигналы, завертятся невидимые
колесики, включатся лазерные самописцы в блоках памяти. Но нажавший кнопку
не увидит этого. В его мире ничто не изменится. Должен ли он отвечать за
атомный гриб, выросший где-то за тридевять земель? Или за боль души другого
человека?
Конечно, мой прибор - не водородная бомба. А наступить на муравья легче,
чем нажать на спуск пистолета. Но разве это может снять хоть частицу
ответственности? Убить радость так же преступно, как убить человека.
"Посмотри на этот прибор, Светлана, - мысленно говорю я. - За те часы,
что ты провела здесь, в лаборатории, мои микролокаторы исследовали твое
биополе, проанализировали энергетику и биофизику твоих чувств и эмоций,
запеленговали частоты и амплитуды твоей радости, гнева, голода,
мечтательности, а электронный мозг изучил километры записей и высчитал
резонансную частоту твоего биополя. Видишь, вот перфокарта с программой, на
которую под микроскопом нанесено двадцать семь тысяч меток. Сейчас я вставлю
ее в прибор, нажму кнопку, и случится чудо - ты полюбишь меня..."
Ее лицо искажается, она в ужасе вскакивает.
"Не смей! - кричит она. - Ты не человек, ты чудовище! Я не хочу твоей
запрограммированной любви! То, что ты собираешься сделать, - это низко,
подло, грязно!"
Слезы катятся из-под ее прижатых к лицу ладоней, и от ужаса происходящего
я вздрагиваю, словно на самом деле она плачет сейчас передо мной в пустой и
темной лаборатории. Мне становится тошно и тоскливо. Я отшвыриваю табуретку
и выскакиваю из лаборатории.

* * *

Несколько дней спустя. Руки Светланы летают над переливами каменных
огней. Я стою слишком близко и вижу лишь неповторимую прелесть минералов,
еще не угадывая в них взаимосвязи.
- Так ты ничего не поймешь, - смеется Светлана, и ее смех подобен
радостной весенней капели.
Я забираюсь на высокую стремянку, и тогда различаю на полу мастерской
суровый каменный профиль. Изображение фрагментарно, я еще не могу угадать,
кто передо мной - былинный витязь или исследователь Луны, но сердце мое
отзывается на призыв красоты, и я понимаю, что решение наконец найдено.
Что-то странное, очень знакомое проскальзывает в чертах распростертого на
полу лица. Я пытаюсь уловить ощущение, но оно ускользает, расплывается,
оставляя лишь отзвук непонятной тревоги.
Светлана стоит внизу, прямая и тонкая, и смотрит на меня, чуть закинув
голову. Солнце льется сквозь стеклянную стену, блестит в стеклах ее очков,
дробится на брызги в каменном водопаде, замершем у ее ног. Я уже не смотрю
на чеканный профиль, потому что рядом с рождающимся каменным чудом вижу