"Владимир Филимонов. Чукоча (История собаки, которую предал человек) " - читать интересную книгу автора

руководителя партии, и я вынужден был битый час рассказывать Сан Санычу о
Фарли Моуэте и доказывать, что щенок этим жестом утвердил свою дружескую
привязанность и уважение лично к нему как к мозговому центру партии.
После этого Чукоча свирепо пресек подхалимство теток, искусав обеих
сразу. Экспансивным наклонностям его не было предела. На второй день он
уволок у теток носки и притащил их к нашей с Игорем палатке. На рассвете он
успел укусить Славика за то место, где кончается спина, когда тот ловил
хариусов к завтраку. После всех этих подвигов Чукоча исчез. Завтрак и обед
прошли в ненормальном спокойствии. После обеда тетки, не верившие своему
счастью, заглянули в пустовавшую гостевую палатку и созвали весь лагерь.
Чукоча, разрыв спальный мешок, спал вполне цивилизованно на спине и во
вкладыше, а так как мы его разбудили, вид имел недовольный и нахальный,
приоткрыл один глаз, цинично тявкнул и закрыл ухо лапой, чтоб даже не
слышать нас.
Тетки мстительно смотрели на меня, не говоря ни слова. Игорь прятал
глаза. Виктор зловеще сказал, что умывает руки. Я молча сунул Чукочу под
мышку, взял патронташ и ружье и пошел перпендикулярно от реки в тундру.
Отойдя метров на двести от лагеря, я швырнул Чукочу в лишайник и пошел куда
глаза глядят. К моему удивлению, минут через десять щенок поднял куропачий
выводок, то есть, строго говоря, куропача и куропатку, и я подстрелил главу
семейства. Затем он злодейски начал преследовать не умеющих еще летать
птенцов, но я прекратил эти уголовные действия, шлепнув его. За час с
небольшим он обнаружил еще восемь выводков, и я добыл еще восемь упитанных
куропачей. Тут начала проявляться материальная ценность щенка.
Вернувшись в лагерь, я взялся стряпать ужин вместо дежурного. Ободрал
куропаток чулком, посмотрел, какие травы и ягоды у них в желудках, и со
свеженарванными этими же продуктами стушил куропаток.
Я поздно понял совершенную мною ошибку: могли подумать, что я проникся
ощущением своей вины и теперь подлизываюсь. Тетки отказались принимать еду,
приготовленную руками такого презренного человека, как я. Что касается
остальных, то они навернули куропаток за милую душу и, глядя осоловелыми
глазами, стали советовать мне безболезненно избавиться от щенка и отнести
его обратно в Дальний.
- Посмотрите, какой красивый закат! - воскликнул я в фальшивом
восхищении, но проницательный Витя вызвался сделать это сам. Только Иван,
друг моей юности, человек необычайной доброты, который в Москве специально
ищет старушек, чтоб перевести их через улицу, подмигнул мне и сказал:
- Без Чукочи ему не добыть так быстро девять петухов.
На что Славик, у которого унизительно болел зад, ответил, что весь
лагерь провонял псиной. Тетки, мои зловещие друзья, пожелали, чтобы к утру
этот дух выветрился. Тут я понял, что налицо сговор, и удалился в палатку,
думая, что же предпринять. Чукоча завалился спать с внешней стороны палатки,
там, где находились мои ноги.
В пять часов утра я разбудил Витю и с овечьей кротостью попросил
разрешения пойти на охоту за сохатым в долину ручья Голубого, выдумав, будто
слышал от охотника в Дальнем, что там их не меньше, чем комаров здесь. У нас
была лицензия на отстрел. Я взял на себя обязательство приготовить мясо
впрок, засолить, завялить и закоптить уже добытую тушу. Мой тонкий расчет
оправдался. Спросонья, сраженный обилием окороков и моим смирением, Витя
поглупел и дал согласие на трехдневную охоту, пригрозив, что утром