"Лион Фейхтвангер. Братья Лаутензак" - читать интересную книгу автора

великого актера. Правда, Лаутензак, как и самый преуспевающий из учеников
Карла Бишофа - Адольф Гитлер, - действует только в жизни, а не на
подмостках, грубая же действительность требует гораздо меньше таланта и
мастерства, чем сцена.
Ближайшим другом Гансйорга был, по-видимому, человек, лицо которого
Оскар хорошо знал по газетам, - начальник штаба нацистской армии Манфред
Проэль. Гансйорг вносил в свое отношение к нему, наряду с угодливостью,
какую-то подмигивающую интимность, а тот улыбался и не возражал. Манфред
Проэль был небольшого роста, гладкий, холеный, с розовой кожей и
наклонностью к полноте. У него была круглая, почти лысая голова и светлые
хитрые глазки. Форма ему шла. Он подал Оскару мягкую, но сильную руку.
- А... а... значит, вы и есть брат нашего Гансйорга, - сказал он.
Гансйорг мне много о вас рассказывал.
И он бесцеремонно принялся разглядывать Оскара. Оскар был в
затруднении, не зная, как ему понять слова Манфреда Проэля. Очевидно, между
этим влиятельным господином и Гансйоргом существовали более чем дружеские
отношения, поэтому он отнесся благосклонно и к Оскару. И все-таки, несмотря
на кажущуюся простоту, в нем чувствовалась какая-то барская презрительность.
Он играл здесь первую роль и сознавал это, как сознавали и другие; а Оскар
прямо носом чуял, что Проэль предназначен для великих дел. Но вместе с тем
от него веяло каким-то предвестием беды, и, как ни заманчива была для Оскара
мысль о дружбе с этим человеком, внутренний голос предостерегал его от
сближения.
- Я приехал в Мюнхен прежде всего затем, - начал Манфред Проэль, чтобы
лично представить вашего брата фюреру. Гансйорг желал бы, чтоб я познакомил
и вас с фюрером; если вы не против, я готов это сделать. - Он улыбнулся, и
его светлые глаза почти весело заглянули в темно-синие глаза Оскара.
Затем все перешли в круглый зал цирка. Оскар опять не мог не
подивиться, с какой ловкостью и блеском подает себя партия. Все было в одном
стиле: мощные и грозные черные свастики на белых кругах посреди
кроваво-красных полотнищ, коричневые рубашки, бравурная музыка, крики толпы,
испарения, затаенная алчность людей, сидящих перед наполненными до краев
пивными кружками в ожидании, когда можно будет с воодушевлением прореветь
"хайль", приветствуя фюрера, германского мессию.
И вот он появился, фюрер. Точно так, как учил его и Оскара Карл Бишоф,
прошествовал он к трибуне, поднялся на нее и с мужественно-замкнутым лицом
принял приветствия своих преданных сторонников.
Потом заговорил, и его натренированный голос заполнил зал и сердца.
Оскар смотрел на него глазами специалиста, - ведь и его призванием было
воздействовать на массы; с профессиональной зоркостью следил он за приемами
оратора. Как и фюрер, Оскар был родом из баварско-богемских пограничных
областей. Как и фюреру, ему было трудно говорить на литературном немецком
языке вместо родного диалекта и избегать нарушений основных правил немецкой
грамматики, ибо, подобно фюреру, и он убежал из школы, больше полагаясь на
свою интуицию, чем на знания.
Сейчас Оскар с радостью убеждался, что поступил тогда правильно. Дело
не в том, построены ли фразы по законам грамматики, или нет, и не в том,
имеет ли смысл то, что говоришь; покорять нужно сердца людей, а не их убогий
разум. Решает не содержание произносимой фразы, а как ее произносишь, поза
оратора, подъем, трепет и громовой раскат его голоса.