"Лион Фейхтвангер. Симона " - читать интересную книгу автора

лазейку на случай, если от него потребуют большего.
- Ты не прав, - вступился за хозяина и упаковщик Жорж, - ты просто не
можешь спокойно говорить о нем.
- Я говорю то, что есть, - отвечал Морис, - а вам он своей трепотней
сумел втереть очки. Беженцам горючее нужнее хлеба. Его цистерны доверху
полны контрабандным бензином. А я что-то не заметил, чтобы он хоть каплю
уступил беженцам.
- У всех есть контрабандный бензин, - спокойно сказал старик Ришар и
сплюнул.
Упаковщик Жорж прибавил:
- К обоим пежо он дал горючего.
- Я не пророк, - сказал Морис, - но помяните мое слово: чуть только
здесь запахнет порохом, пустобрех уцепится за фалды наших двухсот семейств.
- Здесь уже сейчас здорово пахнет порохом, - сказал старик Ришар.
Морис взглянул на товарищей карими умными глазами и лукаво усмехнулся.
- Поэтому спорю на бутылку перно и десяток пачек голуа, что в конце
концов машины достанутся не беженцам, а маркизу, для перевозки его вин.
Симона любила дядю Проспера. Он ее приютил, заменил ей отца. Она была
членом семьи. Он привязан к ней, балует ее. Когда он ходит в кино, он берет
ее с собой; когда уезжает, всегда привозит что-нибудь. В прошлом году он
взял ее в Париж на две недели. Он со всеми приветлив, у него доброе сердце.
Все любят его, хотя иногда и ругают. Только Морис его ненавидит. Морис
ругает его из ненависти. Ее всю корежит, когда Морис называет дядю
"пустобрехом".
Упаковщик Жорж совершенно прав: вот именно, Морис не может спокойно
говорить о нем. Морис не может спокойно говорить ни о ком, у кого есть
деньги. Он полон предрассудков, зловредный он человек.
"Пусть лучше он помалкивает, этот Морис, - думает она, - он позволяет
себе поносить дядю Проспера за то, что тот ведет переговоры с маркизом, а
сам прячется за спиной дяди Проспера, только бы не попасть на фронт. Другие
сражаются и умирают под танками, а он плещется в душевой, а потом благодушно
садится в холодок, покуривает и вещает, как пифия. Не буду его больше
слушать, не интересует он меня".
Но она слушала и слышала, как со свойственной ему раздражающей
самоуверенностью он подытожил:
- В результате, как всегда, счет оплачиваем мы, мелкота, нас всегда
предавали и продавали.
И, против воли Симоны, слова эти западают ей в Душу.
Она еще старательнее силится не замечать Мориса. Но хотя она застывшим
взглядом смотрит прямо перед собой, она все время видит его, видит, как он
курит, удобно развалившись и распахнув ворот синей рубахи, и как все
остальные слушают его.
Симона не заметила, что он только один раз посмотрел в ее сторону.
Однако она убеждена, - все, что он говорит, это камешки в ее огород. Он не
причисляет ее к мелкоте, хотя за душой у нее нет ни гроша. Он считает, что
не только дядя Проспер, но и она способна, когда здесь запахнет порохом,
ползти за пресловутыми двумястами семействами. И она нисколько не
сомневается, что бессовестный Морис сейчас скажет в ее адрес какую-нибудь
ужасную гадость.
Морис делает маленькую паузу. Он все еще не смотрит в ее сторону, но