"Лион Фейхтвангер. Настанет день" - читать интересную книгу автора

собственно говоря, спокойно отпустить его спать. Но император продолжал
его удерживать, и Норбан догадывался почему: DDD очень хотелось услышать
что-нибудь относительно Луции, уж очень хотелось узнать, что поделывала
Луция на острове Пандатарии, куда ее сослали. Но тут император сам все
испортил. Не надо было вначале так кричать на Норбана. А теперь Норбан
будет настороже, он больше не даст обвинить себя в оскорблении величества.
Он в достойной форме научит своего императора владеть собой.
Домициан же действительно сгорал от желания расспросить Норбана. Но как
ни мало было у него тайн от этого человека, раз дело касалось Луции, он
испытывал стыд и был не в силах задать ему вопрос о жене. Норбан, со своей
стороны, продолжал назло ему упорно молчать.
И так как император не отпускал его, то вместо разговора о Луции Норбан
принялся пересказывать ему всякие светские сплетни и мелкие политические
новости. Упомянул и о подозрительном оживлении в доме писателя Иосифа
Флавия, замеченном после того, как начались беспорядки на Востоке, он даже
может показать копию составленного Иосифом манифеста.
- Интересно, - отозвался Домициан, - очень интересно. Наш Иосиф!
Знаменитый историк! Человек, описавший и сохранивший для потомства нашу
Иудейскую войну, человек, обладающий правом раздавать славу и позор. Чтобы
прославить деяния моего божественного отца и моего божественного брата, он
нашел очень много выразительных слов, обо мне же он упомянул весьма скупо.
Значит, он теперь стал писать двусмысленные манифесты? Так-так!
И он приказал Норбану продолжать слежку за этим человеком, но пока его
не трогать. Вероятно, Домициан до отъезда еще сам займется этим евреем
Иосифом; ему давно уже хочется еще разок с ним побеседовать.


Луция, императрица, действительно прибыла под вечер в Альбанское
именье. Она ожидала, что Домициан выйдет ей навстречу, чтобы
приветствовать ее. Но она ошиблась, и это не столько рассердило ее,
сколько показалось забавным.
Сейчас, пока шло совещание между Домицианом и Норбаном и ее имя все
время вертелось у них на языке, хоть и не было названо, Луция ужинала в
интимном кругу. Не все приглашенные рискнули явиться. Хотя Домициан и
вернул Луцию, но еще неизвестно, как он отнесется к тем, кто сядет за ее
стол. От грозных сюрпризов никто не застрахован; сколько раз бывало, что
император, решив кого-нибудь окончательно погубить, перед тем выказывал
обреченному особенную благосклонность.
Но те, кто ужинал у императрицы, притворялись веселыми, да и сама Луция
была в отличном настроении. Невзгоды изгнания как будто не оставили на ней
никаких следов. Молодая, статная, пышущая здоровьем, сидела она за столом,
широко расставленные глаза под детски чистым лбом смеялись, все ее смелое,
ясное лицо сияло. Ничуть не смущаясь, говорила она о Пандатарии, острове
изгнания. Домициан, вероятно, потому назначил ей этот остров, чтобы ее
пугали тени высокопоставленных изгнанниц, которых туда ссылали до нее, -
тени Агриппины, Нероновой Октавии, Августовой Юлии. Но тут он просчитался.
Когда она думала об этой Юлии, она думала не о ее смерти, а о ее дружбе с
Силаном и Овидием и о тех наслаждениях, из-за которых она, в сущности, и
погибла.
Она во всех подробностях рассказала о своем пребывании на острове. Там