"Лион Фейхтвангер. Настанет день" - читать интересную книгу автора

в точности болезнь, от которой ему суждено умереть, и болезнь эта - меткая
острота. Вот и сегодня Норбан рассказал императору о некоторых новых
непочтительных остротах Элия. Передавая последнюю, он, однако, вдруг
осекся.
- Ну, продолжай! - сказал император; Норбан колебался. - Продолжай же!
- потребовал император.
Домициан побагровел, стал осыпать бранью своего министра, кричал,
грозил. В конце концов Норбан сдался. Это была тонкая и вместе с тем
непристойная острота насчет той части тела Луции, которая, так сказать,
породнила Элия с императором. Домициан побелел.
- У вас слишком длинный язык, министр полиции Норбан, - наконец
проговорил он с трудом. - Жаль, но ваш язык вас погубит.
- Вы же сами мне приказали говорить, ваше величество, - отозвался
Норбан.
- Все равно, - возразил император и вдруг визгливо закричал: - Ты таких
слов и повторять-то не смел, собака!
Однако Норбан был не слишком напуган. Император тоже скоро успокоился,
и они продолжали деловито обсуждать кандидатов из списка. Как опасался и
сам Домициан, за его отсутствие едва ли можно будет ликвидировать больше
четырех врагов государства; увеличить их число - дело рискованное. Да и
вообще Норбан был не вполне согласен со списком императора и упрямо
настаивал на том, что надо отложить ликвидацию еще одного сенатора,
внесенного в этот список. В конце концов императору пришлось вычеркнуть
два имени из пяти, зато Норбан согласился включить еще одно, так что
все-таки осталось четыре. К этим четырем именам Домициан мог наконец
добавить букву М.
Это многозначительное "М" было первой буквой имени некоего Мессалина, а
Мессалин слыл самой темной личностью в городе Риме. Так как он состоял в
родстве с поэтом Катуллом и принадлежал к одному из древнейших родов, все
ожидали, что он примкнет к сенатской оппозиции. Вместо этого он стал на
сторону императора. Мессалин был богат, и, обвиняя кого-либо в оскорблении
величества - даже своих друзей и родственников, он делал это не ради
выгоды: у него была страсть губить людей. И хотя Мессалин был слеп, никто
лучше его не мог выследить тайные слабости людей, превратить простодушную
болтовню в зловредные речи и безобидные поступки в преступные действия.
Если слепой Мессалин пускался по чьему-нибудь следу - человек этот
считался погибшим; обвиненный им был заранее обречен. Шестьсот членов
входило в состав сената, и в этом Риме императора Домициана они стали
толстокожими, ибо знали, что тот, кто хочет отстоять себя, должен иметь
весьма выносливую совесть. Но когда произносилось имя Мессалина, даже эти
прожженные господа кривили губы. Коварный слепец требовал, чтобы ему не
напоминали о его слепоте, он научился находить дорогу в сенат без
проводника, один пробирался между скамьями на свое место, словно видел
его. Каждый мог предъявить счет опасному и злобному слепцу; у одного он
погубил родственника, у второго - друга, и всем хотелось, чтобы он на
что-нибудь наткнулся и вспомнил о своей слепоте. Но никто не решался дать
волю этому желанию, все уступали ему дорогу и убирали препятствия с его
пути.
Итак, император наконец поставил после четырех имен букву "М".
С этим делом было покончено, и Норбан считал, что DDD мог бы,