"Лион Фейхтвангер. Настанет день" - читать интересную книгу автора

ибо Симон был мертв, а Павел - для отца больше чем мертв. С этим сыном,
Маттафием, Иосиф связывал новые надежды и желанья. В мальчике отчетливо
были видны черты отца, отчетливо и черты матери, но их сочетание дало
нечто совершенно новое, многообещающее, и Иосиф надеялся, что в этом сыне
Маттафии он завершит себя, сын достигнет того, чего сам Иосиф не смог
достичь: он будет иудеем и вместе - греком, гражданином вселенной.
И вот Мара сидела перед ним. С помощью рабыни она шила какую-то одежду
и что-то рассказывала детям. Иосиф сделал ей знак, чтобы она не прерывала
своего рассказа. Она продолжала болтать, и Иосиф понял, что это -
благочестивая, но глуповатая сказка. Мара говорила о реке, чью речь
понимают только те, в ком живет страх божий; и река дает им советы, что
они должны делать и чего не должны. Река эта - красивая, и течет она по
красивой земле, по ее родной земле Израиля, и настанет время, когда она
туда с детьми поедет, и если дети будут вести себя хорошо, река заговорит
с ними тоже и будет давать им советы.
Пока Мара рассказывала, Иосиф рассматривал ее. В свои тридцать два года
она несколько располнела и слегка увяла. От лунного сияния ее первой
молодости не осталось и следа, и сейчас ей уже не грозит опасность, что
какой-нибудь римлянин дерзко потребует, чтобы она пришла к нему на ложе,
как некогда потребовал старик Веспасиан. Но для Иосифа она была все такой
же, овал ее лица по-прежнему казался ему нежным и ясным, низкий лоб -
блистательным.
Когда он вошел, Мара просияла. Все последние дни его что-то угнетало,
она чуяла это и ждала, чтобы он открыл ей причину. Обычно он говорил с ней
по-гречески, но когда чувствовал ее особенно близкой и дело было важное,
он говорил по-арамейски, на языке их родины. Отослав детей, Мара с
волнением ждала, на каком языке он сейчас обратится к ней.
Оказывается - по-арамейски. Он выглядит уже не так, как раньше. Лицо
покрылось морщинами, борода не подвита тщательно и не уложена, - словом,
это пятидесятилетний мужчина, видно, что он немало пережил. И ей он немало
принес страданий, забыть этого окончательно она так и не смогла. Но,
несмотря на все, от него и теперь исходит то же сияние, как в былые годы,
и ее сердце переполнено гордостью оттого, что он говорит с ней.
А он говорит о встрече с Юстом и остальными, о своей тревоге, как бы не
вспыхнуло восстание. Он раскрывается перед ней весь, и только во время
этого разговора ему становится вполне ясно, сколь многое подняла со дна
души новая опасность, угрожающая Иудее. Позади была бурная жизнь, вершины
и пропасти, он надеялся, что наконец обрел покой, наконец сможет
погрузиться в свои книги, что начинается тихий вечер ого жизни. А вместо
этого накатывают валы новых горестей и испытаний. Восстание в Иудее, хоть
оно и бессмысленно, все-таки вспыхнет, Иосиф будет против него бороться, и
ему опять придется принять позор и поношение, так как он подавит свои
чувства во имя разума.
Эту песню Мара уже слышала от него и раньше. Но если раньше она целиком
оправдывала его, ибо он был мудр, а она не мудра, то сейчас ее сердце
восставало против него. Если он испытывает те же чувства, что и другие, -
то почему же поступает иначе? И не лучше ли было бы для всех них, если бы
он был менее мудр? Разумеется, он очень великий человек, доктор и господин
Иосиф, ее муж, и она гордится им, но порой, вот и теперь опять, ей
кажется, что стало намного бы лучше, не будь он так велик.