"Лион Фейхтвангер. Москва 1937" - читать интересную книгу автора

Вот почему, - говорят советские люди. То, что обвиняемые признаются,
возражают советские граждане, объясняется очень просто. На предварительном
следствии они были настолько изобличены свидетельскими показаниями и
документами, что отрицание было бы для них бесцельно. То, что они признаются
все, объясняется тем, что перед судом предстали не все троцкисты, замешанные
в заговоре, а только те, которые до конца были изобличены. Патетический
характер признаний должен быть в основном отнесен за счет перевода. Русская
интонация трудно поддается передаче, русский язык в переводе звучит
несколько странно, преувеличенно, как будто основным тоном его является
превосходная степень. (Последнее замечание правильно. Я слышал, как однажды
милиционер, регулирующий движение, сказал моему шоферу: "Товарищ, будьте,
пожалуйста, любезны уважать правила". Такая манера выражения кажется
странной. Она кажется менее странной, когда переводят больше по смыслу, чем
по буквальному тексту: "Послушайте, не нарушайте, пожалуйста, правил
движения". Переводы протоколов печати похожи больше на "будьте любезны
уважать правила", чем на "не нарушайте, пожалуйста, правил движения".)
Мнение автора. Я должен признаться, что, хотя процесс меня убедил в
виновности обвиняемых, все же, несмотря на аргументы советских граждан,
поведение обвиняемых перед судом осталось для меня не совсем ясным.
Немедленно после процесса я изложил кратко в советской прессе свои
впечатления: "Основные причины того, что совершили обвиняемые, и главным
образом основные мотивы их поведения перед судом западным людям все же не
вполне ясны. Пусть большинство из них своими действиями заслужило смертную
казнь, но бранными словами и порывами возмущения, как бы они ни были
понятны, нельзя объяснить психологию этих людей. Раскрыть до конца западному
человеку их вину и искупление сможет только великий советский писатель".
Однако мои слова никоим образом не должны означать, что я желаю опорочить
ведение процесса или его результаты. Если спросить меня, какова
квинт-эссенция моего мнения, то я смогу, по примеру мудрого публициста
Эрнста Блоха, ответить словами Сократа, который по поводу некоторых
неясностей у Гераклита сказал так: "То, что я понял, прекрасно. Из этого я
заключаю, что остальное, чего я не понял, тоже прекрасно"
Попытка объяснения. Советские люди не представляют себе этого
непонимания. После окончания процесса на одном собрании один московский
писатель горячо выступил по поводу моей заметки в печати. Он сказал:
"Фейхтвангер не понимает, какими мотивами руководствовались обвиняемые
признаваясь. Четверть миллиона рабочих, демонстрирующих сейчас на Красной
площади, это понимают". Мне тем не менее кажется, что к тому, чтобы понять
процесс, я приложил больше усилий, чем большинство западных критиков, и,
ввиду того что советский писатель, который смог бы осветить мотивы
признаний, пока еще не появился, я хочу сам попробовать рассказать, как я
себе представляю генезис признания.
Сущность партийного суда. Суд, перед которым развернулся процесс,
несомненно, можно рассматривать как некоторого рода партийный суд.
Обвиняемые с юных лет принадлежали к партии, некоторые из них считались ее
руководителями. Было бы ошибкой думать, что человек, привлеченный к
партийному суду, мог бы вести себя так же, как человек перед обычным судом
на Западе. Даже, казалось бы, простая оговорка Радека, обратившегося к судье
"товарищ судья" и поправленного председателем "говорите гражданин судья",
имела внутренний смысл. Обвиняемый чувствует себя еще связанным с партией,