"Лион Фейхтвангер. Гойя, или Тяжкий путь познания" - читать интересную книгу автора

гибкий, прозвучал хрипло и неподобающе громко. - И лица на шпалерах - это
так, ради забавы. Я хотел бы сделать новую попытку, донья Каэтана.
Она не сказала ни "да", ни "нет". Она смотрела на него, матово
светящееся лицо было равнодушно, но темные с металлическим блеском глаза
глядели на него в упор. Несколько мгновений глядела она так на него, и
целую вечность - эти несколько мгновений - они были одни в полном гостей
зале.
Но она тотчас же разрушила чарующее уединение, заметив вскользь, что в
ближайшее время не располагает досугом для сеансов. Она занята постройкой
и отделкой загородного дома в Монклоа. Об этом ее проекте много говорили в
Мадриде; герцогиня, желая перещеголять казненную королеву Франции, хотела
построить свой Трианон, небольшой замок, где могла бы при случае провести
несколько дней со своими личными друзьями, а не с друзьями семьи.
И тут же заговорила в прежнем тоне.
- А пока вы, может быть, нарисуете мне что-нибудь, дон Франсиско? -
спросила она. - Например, для веера? Может быть, вы нарисуете мне "El
abata y la maia"? - Она имела в виду "El fraile y la maja" - "Монах и
девица", интермедию Рамона де ла Крус, смелую небольшую пьесу, запрещенную
для публичного представления и негласно поставленную на любительской
сцене.
Герцогиня Альба попросила придворного живописца Франсиско де Гойя
разрисовать ей веер. В этом не было ничего необычного, дамы часто
заказывали художникам веера; донья Исабель де Фарнесио была известна своей
коллекцией больше чем в тысячу вееров. Ничего особенного не произошло. И
все же у окружающих было такое чувство, словно они присутствуют при
вызывающем, непозволительном зрелище.
"Бедный дон Франсиско", - думала оставшаяся в зале старая маркиза.
Перед ее внутренним взором стояла картина Рубенса, которую они только что
видели в галерее: Геркулес, послушно взявший прялку Омфалы. Старая дама
была строга насчет приличий, но не осудила художника - кстати,
единственного не дворянина здесь, в обществе грандов - за то, что он так
неучтиво оставил ее. Она не осуждала и свою невестку за то, что та
придумала себе такое рискованное, такое бесцеремонное развлечение. Она
понимала донью Каэтану, она сама пожила в свое время и любила жизнь. Ее
сын изнежен и слаб: чтобы напоить тонкую струйку его жизни, нужна
многоводная река. Хорошо, что рядом с ним такая женщина, такой женщине
можно многое простить. Знатные испанские роды скудеют: мужчины становятся
все утонченнее, все слабее; если в ком и осталась еще сила, то только в
женщинах, - вот хотя бы в этой, в жене ее любимого сына, которая сейчас
так вызывающе дерзко и грациозно играет с придворным живописцем, одним из
немногих настоящих мужчин в Испании.
Сам герцог Альба тоже следил большими задумчивыми глазами за игрой,
которую его жена вела с художником. Вот он сидит здесь в зале, он, дон
Хосе Альварес де Толедо, тринадцатый герцог Бервик и Альба, одиннадцатый
маркиз де Вильябранка, носитель многих других титулов: из ста девятнадцати
грандов королевства только два равны ему по знатности рода, он осыпан
всеми благами этого мира. Вот он сидит здесь, утонченный, благородный,
необыкновенно изящный, и его совсем не тянет вмешиваться в судьбы мира, на
что ему дают право происхождение и присоединенное имя - великое, гордое,
грозное имя герцогов Альба, имя, которое и поныне вызывает во Фландрии