"Лион Фейхтвангер. Гойя, или Тяжкий путь познания" - читать интересную книгу автора

ради забавы изобразил он в галантных, легкомысленных рисунках для шпалер
королевского дворца эту знатную даму, о которой так много и так охотно
говорил Мадрид. И вот он не узнает ее, нет, он никогда раньше ее не видел;
да полно, неужто это герцогиня Альба?
У него дрожали колени. Каждый ее волосок, каждая пора на ее коже,
густые высокие брови, полуобнаженная грудь под черным кружевом - все
возбуждало в нем безумную страсть.
Слова маркизы звучали у него в ушах, но смысл их не доходил до
сознания; машинально он ответил:
- Да, донья Каэтана удивительно независима, она испанка до мозга
костей.
Он все еще стоял в дверях, не отрывая глаз от этой женщины. Вот она
подняла голову и взглянула в его сторону. Узнала она его? Или скользнула
по нему невидящим взглядом? Она продолжала говорить, продолжала гладить
левой рукой собачку, а правой подняла веер, раскрыла его до конца, так что
стал виден рисунок - певец, поющий под балконом, - опять закрыла и снова
раскрыла.
От радости и испуга у Франсиско захватило дух. Это был язык веера,
язык, на котором маха, девушка из народа, могла объясниться с незнакомым
ей мужчиной в церкви, на публичном празднестве, в трактире; и знак,
поданный с возвышения, явно поощрял его.
Возможно, что старая маркиза сказала что-то еще, возможно, что он
ответил. Он не знал. Во всяком случае, он вдруг неучтиво отошел от нее и
направился через зал прямо к возвышению, к герцогине. Вокруг стоял
сдержанный говор, смех, звон тарелок и стаканов. Но вот с возвышения
сквозь негромкий гул раздался голос, немножко слишком звонкий, но отнюдь
не слишком высокий, совсем юный голос, ее голос.
- А ведь Мария-Антуанетта была в общем неумна, правда? - спросила
герцогиня Альба и, увидев, что ее дерзкий вопрос всех неприятно задел,
прибавила с милой насмешкой: - Я, конечно, имею в виду Антуанетту из пьесы
мосье Бертелена.
Он поднялся на возвышение.
- Как понравилась вам наша пьеса, сеньор Гойя? - спросила она.
Он не ответил. Он стоял и смотрел на нее, забыв обо всем. Он не был
молод, ему было уже сорок пять лет, и он не был красив. Круглое лицо с
приплюснутым мясистым носом, глубоко запавшими глазами и толстой
выпяченной нижней губой не гармонировало с модным пышным пудреным париком;
массивная фигура, затянутая в элегантный французский кафтан, казалась
тучной. Щегольская одежда придавала всему облику этого человека с львиной
головой какую-то нескладность, словно мужик вырядился в ультрамодный
придворный костюм.
Он не знал, ответил он в конце концов или нет. Не знал, говорил ли кто
из окружающих. И вот снова зазвучал глубоко волнующий голос, высокомерное,
капризное лицо было обращено к нему.
- Вам нравится мое кружево? - спросила она. - Это трофеи фельдмаршала
Альба, взятые им триста лет назад не то во Фландрии, не то в Португалии.
Гойя не ответил.
- Так что же нашли вы во мне нового? - опять спросила она. - Вы писали
мой портрет и как будто должны были бы меня изучить.
- Портрет не удался, - вырвалось у него. Его голос, обычно сочный и