"Лион Фейхтвангер. Гойя, или Тяжкий путь познания" - читать интересную книгу автора

Пепа вяло улыбнулась:
"Что ж. Спасибо..." Он внезапно
Предложил ей: "Адмирала
Со стены мы снимем. Слышишь!"
"Почему? - спросила Пепа, -
Что - рука коротковата?
Ты не верь. Я пошутила.
Оттого что слишком долго
Пишешь ты портрет Лусии".



5

Он стоял один перед портретом в разглядывал его очень внимательно,
выискивая, что в нем не так. Это была донья Лусия, без всякого сомнения,
это она, она, как живая, какой он ее видел. Все было тут: и маска светской
дамы, и что-то слегка искусственное, и что-то затаенное. Да, в ней было
что-то затаенное, и многим казалось, что они уже раньше видели эту
женщину, которой, вероятно, теперь было лет тридцать, видели без маски
светской дамы.
Пепа спросила, хочет ли он спать с этой женщиной? Глупый вопрос.
Слыханное ли дело, чтобы мужчина в соку, здоровый и не хотел спать с любой
мало-мальски красивой женщиной, а донья Лусия Бермудес интригующе красива,
утонченно красива, красива по-своему, не так, как другие.
Ее муж, дон Мигель, был его другом. Но Франсиско не лукавил перед
собой, он знал - не это останавливает его. Он не пожалел бы времени и
труда, чтоб завоевать Лусию, но его удерживало как раз то загадочное, то
неопределенное, что было в ее облике. Оно манило художника, но не мужчину.
То ясное и то скрытое, что жило в ней, сливалось воедино, было неотделимо,
было призрачно, было страшно. Один раз он это увидел тогда, на балу у дона
Мануэля: серебристый отблеск на желтом платье, мерцание, окаянный и
благодатный свет. Вот оно, вот в чем ее правда, его правда, вот тот
портрет, который он хотел написать.
И вдруг он опять увидел. Вдруг он понял, как передать эту мерцающую,
переливчатую, струящуюся серебристо-серую гамму, которая открылась ему
тогда. Дело не в фоне, не в белом кружеве на желтом платье. Вот здесь эту
линию надо смягчить, вот эту тоже, чтобы заиграли и тон тела и свет,
который идет от руки, от лица. Пустяк, но в этом пустяке все. Он закрыл
глаза, и теперь он видел. Он знал, что ему надо делать. Он работал.
Изменял. Где чуть прибавит, где уберет. Все выходило само собой, без
труда. В невероятно короткий срок портрет был готов.
Он смотрел на картину. Хорошая картина! Он добился своего. Создал
новое, значительное. Женщина на портрете та же, что и в жизни, от нее
исходит то же мерцание, он удержал то струящееся, неуловимое, что было в
ней. Это его свет, его воздух, это мир, каким он его видит.
Лицо Гойи разгладилось, на нем появилось выражение глуповатого
блаженства. Он присел на стул, немного усталый, праздно опустив руки.
Вошел Агустин. Угрюмо поздоровался. Сделал несколько шагов. Прошел мимо
портрета не взглянув. Однако что-то он все же заметил. Сразу обернулся,