"Лион Фейхтвангер. Гойя, или Тяжкий путь познания" - читать интересную книгу автора

что звучало в его голосе - боль или насмешка.
Агустин мрачно посмотрел на него.
- Мало кто в Испании обрадуется миру, если он будет заключен при
подобных обстоятельствах!
- Многие, конечно, не обрадуются, - согласился аббат.
Он сказал это, как бы не придавая значения своим словам, которые можно
было истолковать по-разному. Франсиско и Агустин насторожились. Про аббата
ходили всякие слухи. Уже не первый год числился он секретарем инквизиции,
даже новый Великий инквизитор, архифанатик, сохранил за ним эту должность.
Некоторые были уверены, что дон Дьего соглядатай инквизиции. С другой
стороны, он был близок с передовыми государственными деятелями; говорили,
что он автор сочинений, которые приписывались этим деятелям, многие
утверждали, будто он приверженец Французской республики. Гойя тоже не мог
вполне разобраться в этом насмешливом и всепонимающем человеке; одно было
ясно: эпикурейский цинизм, которым он щеголял, - только маска.
Когда аббат ушел, Агустин сказал:
- Ну, теперь вашему другу дону Мануэлю придется волей-неволей стать у
власти; до вас тогда рукой не достанешь.
Дело в том, что фаворит дон Мануэль Годой герцог Алькудиа с самого
начала был противником войны и отказывался взять на себя официально
управление государством.
Гойя, который сделал Несколько портретов дона Мануэля и очень угодил
ему, не раз хвалился Агустину, что всесильный фаворит к нему благосклонен.
Поэтому в словах Агустина он почувствовал насмешку. Агустин горячо
интересовался общественными делами, говорил о них с жаром и пониманием и
горько сетовал на друга за то, что тот отмахивается от политики. Слова
Агустина задели Гойю за живое. Действительно, первой его мыслью было, что
теперь наступит наконец мир и что его покровитель, дон Мануэль, возьмет в
свои руки бразды правления. Что же тут удивительного, если это его, Гойю,
радует? Ничего не поделаешь, он не политик, политика для него слишком
мудреная штука. Война или мир - дело короля, его советников и грандов. А
его, Франсиско, это не касается, он художник.
Он не ответил. Он подошел к картине, к портрету доньи Лусии.
- Ты ни слова не сказал о портрете, - попрекнул он Агустина.
- Вы и без меня знаете, - ответил Агустин и тоже подошел к портрету. -
Все в нем есть - и ничего нет, - заявил он угрюмо и авторитетно.
- Более приятного собеседника, когда тяжело на сердце, не придумаешь, -
съязвил Гойя. И так как Агустин все еще не отходил от картины, сказал: -
Но ведь это она, твоя Лусия, ты ее видишь или нет? - И придумывая, как бы
больнее уколоть Агустина, прибавил: - Любуйся, любуйся хорошенько! На
большее ты не способен, пла-то-ник несчастный!
Он выговорил это слово с запинкой, по слогам. Агустин сжал губы. Сам он
предпочитал молчать о своей любви к донье Лусии, но Гойя, когда бывал не в
духе, постоянно дразнил ею Агустина.
- Я знаю, что я неказист, - ответил Агустин, и голос его звучал еще
глуше, чем обычно. - Но будь я даже на вашем месте, имей я ваш талант и
все ваши звания, и то я не посягнул бы на жену нашего друга Мигеля
Бермудеса.

"Целомудренные речи! -