"Лион Фейхтвангер. Лже-Нерон" - читать интересную книгу автора

хитро-конфиденциальной улыбкой:
- Я вижу, вы все еще предпочитаете вашу смесь всякому другому вину.
Он велел приготовить ту смесь, которую изобрел император Нерон: эта
смесь и ее название были одними из немногих пережитков эпохи императора,
не тронутых преемниками после его свержения; напиток этот знал каждый, в
том числе, конечно, и Теренций. Он широко раскрыл глаза, он ничего не
понимал. Странные слова могущественного сенатора и дружеский тон, которым
они были произнесены, привели его в смятение, граничащее с одурью. Но
Варрон продолжал с ноткой смирения в голосе:
- Быть может, я разрешаю себе слишком большую интимность, но я должен,
наконец, высказать то, что уже несколько недель меня и подавляет и
воодушевляет и что, наконец, стало для меня очевидным: я знаю, кто тогда,
после мнимой смерти императора Нерона, бежал ко мне, под мою защиту.
Для того, чтобы понять скрытый смысл этих неожиданных слов, нужен был
человек быстрого, острого ума, а таким человеком горшечник Теренций не
был. Но слова Варрона задели самое глубокое, самое затаенное в его душе:
жгучее честолюбие, тоску по прошлым дням его величия на Палатине. Поэтому
слова Варрона мгновенно воскресили в душе Теренция насильственно
подавляемые воспоминания о его величественном выступлении перед сенатом,
сразу вспыхнула безумная надежда, что эти знаменательные времена могут
вернуться. Поэтому он понял темные слова сенатора гораздо быстрее, чем тот
этого ожидал; он воспринял их всеми фибрами своей души и впитал в себя до
последней капли их отрадный смысл. Кто-то разгадал его, кто-то понял: тот,
в ком было так много от плоти и крови Нерона, должен действительно быть
Нероном.
Еще переполненный до краев невиданным блаженством этой минуты, он уже
чувствовал, однако, как в нем просыпается вся его врожденная хитрость,
подсказывавшая ему, что лучше притвориться и лишь в последнюю минуту
открыть свое подлинное "я". Поэтому он продолжал прикидываться дурачком,
сказал, что не понимает, куда клонит его великий покровитель, и зашел,
наконец, так далеко, что Варрон уже испугался, как бы не сорвалась его
затея. Сенатор сделал еще последнюю попытку. Он смиренно просит извинения,
сказал он, за то, что нарушил дистанцию между собой и своим гостем. Может
быть, император думает, что рано еще предстать перед римлянами во всем
своем блеске? Может быть, он хочет навсегда отвернуться от мира, в
наказание за то, что мир посмел не узнать его? Он, Варрон, просит
прощения, если слишком смело приподнял завесу над тайной.
Но теперь испугался Теренций: если упустить момент, то этот
единственный случай навсегда от него ускользнет. Он мгновенно перестал
прикидываться, улыбнулся мальчишески, добродушно, хитро, как иногда - он
это видал, - улыбался император Нерон. Он подошел походкой Нерона к
сенатору, жестом Нерона похлопал его по плечу и сказал неповторимым,
спокойно-высокомерным тоном Нерона:
- Почему бы, мой Варрон, мне тебя не простить?
Варрон, надо сказать, знал, что подлинный Нерон никогда не поступил бы
так в подобной ситуации. Он скорее привел бы какую-нибудь греческую
цитату, сопровождая ее отрицательным, как бы зачеркивающим слова
собеседника жестом. Но внешность этого человека была так поразительно
похожа на внешность императора, покойный Нерон, его голос, его интонация,
его походка вдруг с такой силой ожили в этой комнате, что Варрон