"Лион Фейхтвангер. Лже-Нерон" - читать интересную книгу автора

несправедливое двойное обложение. Раньше, чем высохла подпись, он послал
этот протест в Рим со специальным посланцем.
Покончив с этим делом, он велел впустить толпу клиентов, которые ждали
разрешения присутствовать при его вставании. Он размахивал перед ними
распиской Цейона, давал ее прочесть то одному, то другому, сам прочитал ее
вслух.
- Новый губернатор, - смеялся он, - это, доложу я вам, фигура! Он
послал бы за мной солдат, если бы я не заплатил.
Варрон испытующе смотрел на лица своих людей: как кто будет
реагировать. Люди стояли смущенные, не зная, чего от них ждут. Некоторые
неестественно, принужденно смеялись, другие выказывали возмущение, все
были подавлены. Варрон ходил между ними, похлопывал по плечу то одного, то
другого, говорил, глядя в упор на каждого:
- Новый губернатор - с ним шутки плохи.
И он вглядывался в лица своих приближенных.
Он уже собирался отпустить их, как вдруг его взгляд упал на человека,
которого он до сих пор не замечал. Человек этот стоял с замкнутым
выражением лица, высокомерно подняв брови над близорукими серыми глазами,
слегка скривив рот, скорее удивленно, чем возмущенно. Опять, как в то
утро, четырнадцать лет тому назад, Варрона изумило горделиво-недовольное
лицо с блекло-розовой кожей и рыжеватыми волосами. Да, именно так выглядел
император Нерон, его император, когда он замыкался в себе. Именно так он
воспринял бы рассказ об этом оскорблении, если бы он еще жил, если бы
Варрон мог ему рассказать. Вот с таким же капризным и вызывающим
выражением он выпячивал вперед толстую нижнюю губу: делайте, что хотите, -
меня ведь это не касается...
Варрон вспомнил, как Нерон забавлялся обезьяньим искусством этого
человека, как заставлял прыгать его вместе со своей обезьяной. И Варрон
усмехнулся про себя. Но еще прежде, чем внутренняя усмешка отразилась на
его лице, он стер ее, и на какую-то долю секунды его живое лицо окаменело,
точно маска.
В это мгновение ему привиделось многое.
Затем он снова повернулся к своим клиентам. Незаметно он втянул теперь
в беседу человека с близорукими серыми глазами. Начал выказывать к нему
интерес. Усиленный интерес. Наконец, развернул перед этим маленьким
горшечным мастером, жившим его милостями, все чары своего обаяния, которые
он обычно пускал в ход лишь перед восточными царями, жрецами да еще разве
перед женщинами.
Он хитро выведал у него все самое сокровенное. Он так растормошил
польщенного Теренция, что тот заговорил с ним, как с равным, стал излагать
ему свои взгляды на жизнь, политику, искусство. Сердце Теренция
принадлежало театру. Он заговорил об артисте Иоанне из Патмоса, который
давно уже ушел со сцены и тихо жил в Эдессе в качестве частного лица.
Теренций много лет тому назад видел Иоанна в Антиохии в роли Эдипа. Его,
Теренция, откровенно заявил он, разочаровало столь прославленное искусство
этого человека. Теренций сам занимался литературой и театром, как, быть
может, известно его покровителю, сенатору; он помнит наизусть целые
страницы из классиков, он много думал об Эдипе и, например, о том, как
нужно произносить большую речь Эдипа, начинающуюся словами: "Что здесь
свершилось, было справедливо, в противном ты меня не убедишь". Он