"Лион Фейхтвангер. Иудейская война ("Josephus" #1)" - читать интересную книгу автора

- Я ношу ее только по субботам, - отозвался Клавдий Регин.
Если пропустить этот вечер, размышлял Иосиф, если не использовать
сытого благодушия и послеобеденной сентиментальности этого могущественного
человека, то, значит, он, Иосиф, кретин и никогда не сможет довести дело
трех невинных до благополучного разрешения.
- Так как вы принадлежите к лагерю сочувствующих, господин Клавдий
Регин, - обратился он к финансисту скромно и все же настойчиво, - не
захотите ли вы проявить участие к судьбе трех невинных из Кесарии?
Ювелир порывисто поставил кубок на стол.
- Кесария, - произнес он, и взгляд его обычно сонных глаз стал колючим,
а высокий голос - угрожающим. - Прекрасный город, с великолепным портом,
большой вывоз, исключительный рыбный рынок. Огромные возможности. Вы сами
будете виноваты, если их у вас вырвут из рук. Вы, с вашими идиотскими
претензиями. Тошно становится, когда я слышу об этих ваших "Мстителях
Израиля".
Иосиф, испуганный внезапной резкостью всегда спокойного ювелира,
возразил с удвоенной скромностью, что освобождение трех невинных - вопрос
чисто этический, вопрос гуманности и с политикой не связан.
- Мы не хотим воздействовать ни политическими, ни юридическими
аргументами, - сказал он. - Мы знаем, что при дворе можно добиться
чего-нибудь только благодаря личным связям, - и посмотрел на Клавдия
Регина покорным, просящим взглядом.
- А эти ваши трое невинных, по крайней мере, хоть действительно
невинны? - спросил тот наконец, подмигнув. Иосиф принялся тотчас страстно
уверять, что в момент начала беспорядков они находились совсем на другом
конце города. Но Клавдий прервал его, заявив, что это его не интересует. А
он хочет знать, к какой политической партии эти трое принадлежат.
- В Голубом зале они выступали? - спросил он. В Голубом зале собирались
"Мстители Израиля".
- Да, - вынужден был признать Иосиф.
- Вот видите, - сказал Клавдий Регин, и дело было для него,
по-видимому, решено.
Юст из Тивериады смотрел на красивое, пылкое алчущее лицо Иосифа. Иосиф
явно потерпел неудачу, и Юст радовался ей. Он наблюдал за своим молодым
коллегой, который и отталкивал и привлекал его. Юст, как и Иосиф, жаждал
стать известным писателем с большим политическим весом. У них были те же
возможности, тот же путь, те же цели. Надменный Рим созрел для более
древней культуры Востока, как он созрел сто пятьдесят лет назад для
греческой культуры. Содействовать тому, чтобы эта культура подтачивала его
изнутри, работать над этим - вот что влекло Юста, казалось высокой
миссией. Чувствуя это, он три года назад приехал в Рим, как приехал теперь
Иосиф. Но ему, Юсту, было и труднее и легче. Его воля была более цельной,
способности ярче. Но он был чрезмерно строг в выборе средств, щепетилен.
Он знал теперь слишком хороню, как делают в столице литературу и политику,
ему претили компромиссы, дешевые эффекты, Этот Иосиф, видимо, не столь
разборчив. Он не отступает Перед самыми грубыми приемами, он хочет
возвыситься во что бы то ни стало, он актерствует, льстит,
соглашательствует, словом, из кожи лезет, так что знатоку любо-дорого
смотреть. Национальное чувство у Юста одухотвореннее, чем у Иосифа;
очевидно, предстоят столкновения. Жестокое будет между ними состязание;