"Лион Фейхтвангер. Иудейская война ("Josephus" #1)" - читать интересную книгу автора

старика по плечу, заявил, что его с рождения зовут Регином, так как он
родился рабом и ему дал имя его господин. Но его настоящее имя Мелех:
Мелехом называла его иногда и мать, и если старик хочет, то пусть тоже
зовет его Мелехом, - он решительно ничего не Имеет против.
Смугло-желтый Юст из Тивериады тем временем подобрался к Иосифу. Иосиф
чувствовал, что тот непрерывно за ним наблюдает, у него было такое
ощущение, что этот Юст в душе над ним издевается, над его речами, его
произношением, иерусалимской манерой есть, над тем, например, как он
подносит ко рту душистую зубочистку из сандалового дерева, держа ее между
большим и средним пальцами. Вот Юст опять задает ему вопрос этаким
высокомерным тоном, присущим жителям мирового города:
- Вы, вероятно, здесь по делам политическим, доктор и господин Иосиф
бен Маттафий?
И тут Иосиф больше не в силах сдерживаться, - он должен дать
почувствовать насмешливому молодому римлянину, что его послали сюда по
делу действительно большому и важному, - и рассказывает о своих трех
невинных. Он горячится, его тон, пожалуй, слишком патетичен для ушей этого
скептического римского общества; все же в обеих частях комнаты воцаряется
тишина: на застольных ложах и за большим столом все слушают красноречивого
юношу, увлеченного своими словами и своей миссией. Иосиф отлично замечает,
как мечтательно поглядывает на него Ирина, как злится его коллега Юст, как
благосклонно улыбается сам Клавдий Регин. Это его окрыляет, его пафос
растет, вера в свое призвание разгорается, речь ширится; но тут старик
сердито останавливает его: в субботу-де запрещено говорить о делах. Иосиф
тут же смолкает, покорный, испуганный. Но в глубине души он доволен: он
чувствует, что его слова произвели впечатление.
Наконец трапеза окончена. Гай читает длинную застольную молитву, все
расходятся, остаются только почтенные мужи. Теперь Гай приглашает также
Иосифа и Юста возлечь на ложах. На стол ставят сложный прибор для
смешивания напитков. После ухода сердитого старика оставшиеся снимают
предписанные обычаем головные уборы, обмахиваются.
И вот четверо мужчин возлежат вокруг стола, перед ними вино, конфеты,
фрукты; они сыты, довольны, расположены побеседовать. Комната освещена
приятным желтоватым светом, занавес поднят, с темного двора веет желанной
прохладой. Двое старших болтают с Иосифом об Иудее, расспрашивают его. К
сожалению, Гай побывал только раз в Иудее, юношей, уже давно; на праздник
пасхи и он, среди сотен тысяч паломников, принес в храм своего жертвенного
агнца (*14). Немало он с тех пор перевидал; триумфальные шествия, пышные
празднества на арене Большого цирка, но вид золотисто-белого храма в
Иерусалиме и охваченных энтузиазмом громадных толп, наполнявших гигантское
здание, останется для него на всю жизнь самым незабываемым зрелищем. Все
они здесь, в Риме, верны своей древней родине. Разве у них нет в
Иерусалиме собственной синагоги для паломников? Разве они не посылают
податей и даров в храм? Разве не копят деньги для того, чтобы их тела были
отвезены в Иудею и погребены в древней земле? Но господа в Иерусалиме
делают все, чтобы человеку опротивела эта его древняя родина.
- Почему, чтоб вам пусто было, вы никак не можете ужиться с римской
администрацией? Ведь с императорскими чиновниками вполне можно
сговориться, они - люди терпимые, уж сколько раз мы убеждались в этом. Так
нет же, вы там, в Иудее, непременно хотите все делать по-своему; вам