"Александр Евгеньевич Ферсман. Воспоминание о камне" - читать интересную книгу автора

И он действительно находил камень, то замечательные штуфы с новыми
редкими минералами, то почти двухпудовый топаз-тяжеловес, то лиловую слюду
с зелеными оторочками.
Хрисанфыч умел бережно и аккуратно доставить домой свою добычу, уложить
в сундуке все штуфы получше, а в белье спрятать самое ценное.
Когда мы в красном углу, под образами, распивали чай с кринкой молока
да яйцами, Хрисанфыч постепенно, не без гордости раскрывал перед нами
добытые сокровища. Мой спутник Илья Владимирович спокойным движением
откладывал один из образцов налево, другой - правее, около себя, их он
хотел купить у Хрисанфыча, но боялся неосторожным взглядом поднять цену.
- Ну что же, бери, по меньше катеньки не возьму, - завязывался тонкий
разговор.
Вся бесхитростная дипломатия Хрисанфыча сплеталась с шитой белыми
нитками политикой Ильи Владимировича, который получил из музея на покупку
минералов всего лишь восемь красненьких. Я не должен был вмешиваться в эту
тонкую игру, не должен был и показывать виду, что мне какой-либо штуф
нравится.
После долгих-долгих бесед, многих чашек чаю, после перекладывания
справа налево и слева направо всетаки все интересное оказывалось в правой
кучке. Хрисанфыч соглашался на три красненьких, а Илья Владимирович
аккуратно заворачивал приобретенные образцы в привезенную из города бумагу
и укладывал в прочный кожаный саквояж.
Но были камни, для которых цены не было. Это те, что лежали в сундуке,
среди холста, - они не продавались ни за какие катеньки, их любил особой
любовью Хрисанфыч, он долго вертел их в руках, но неизменно клал обратно в
невьянский сундук, а я... много лет смотрел на некоторые из этих штуфов,
вздыхал, умоляюще взглядывал на Илью Владимировича, заискивающе на
Хрисанфыча. Но ничто не помогало...
Камни возвращались в сундук.
Однако продажа камней мало давала Хрисанфычу - ни партии темных
аметистов Каменного Рва, ни штуфной материал, вывезенный в город для
продажи, ни перекупленные краденые изумруды. Все это были отдельные рубли
да красненькие, а на копи уходили сотни целковых, никто даром не помогал
горщику и мало кто верил в его "фарт". А он был фанатиком камня, сумевшим
перенести весь фанатизм своих предков кержаков-староверов на камень,
борьбу за него в мокрых ямах Мокруши.
Пришла революция, прошли через Мурзинку отряды белых, оставив
разрушение и ненависть, потом начались первые годы трудного подъема из
разорения воины. Медленно стали оживать Мурзинка, Южаково и Липовка.
Зашевелились горщики, завертелись гранильные станки.
Хрисанфыч сбросил как будто бы три десятка лет и стал организовывать
артели с тем же фанатизмом и упорством, с каким он раньше копался один с
сыном в глубине своих ям. Жизнь научила его, ч'го одному не справиться с
Мокрушей и Ватихой, с их водой и плывунами, что камень не дается в руки
без борьбы.
И вот в самую разруху в старом Екатеринбурге, который горщики всегда
называли просто "город", встретил меня на улице Хрисанфыч. Он, который не
признавал раньше "чугунки", считал машину делом антихриста, приехал в
"город" эа насосом. И достал его, увлек еще несколько горщиков и
гранильщиков в общее дело, сумел завязать связи с "самим совнархозом"...