"Беппе Фенольо. Личные обстоятельства " - читать интересную книгу автора

беспокоится - это еще полбеды, представляю, насколько он разочарован. Ведь
он буквально не знал, каким похвальным эпитетом меня наградить. И ломал себе
голову, пока не нашел: классический. Классик. Он говорит, что я великий
человек, потому что сохраняю хладнокровие и трезвость, когда все остальные,
включая и его самого, теряют голову"...
Угнетенный этими мыслями, он подошел к двери хлева и с силой толкнул
ее.
- Эй! - окликнул его чей-то голос. - Потише. У нас больное сердце.
Мильтон задержался в дверях, задохнувшись от теплого воздуха, ослепнув
от неяркого ацетиленового света.
- Да ведь это Мильтон! - произнес тот же голос, и Мильтон узнал голос
Мате и увидел знакомые кроткие глаза на суровом лице.
Хлев был большой, его освещали две ацетиленовые лампы, подвешенные к
балкам. Возле яслей стояли шесть волов, в отдельном загоне были овцы - голов
десять. Мате восседал в середине хлева на ворохе соломы. Два других
партизана сидели на яслях, все время отталкивая коленями морды волов. Еще
один спал в ящике с сеном, задрав на борт широко раздвинутые ноги. У двери в
кухню на детском стульчике сидела старуха и пряла кудель. Волосы женщины
казались нитями той же пряжи.
- Добрый вечер, синьора, - поздоровался с ней Мильтон.
Рядом со старухой, стоя коленями на пустых мешках, делал уроки ребенок:
тетрадка лежала на перевернутом ушате.
Мате хлопнул рукой по соломе, предлагая Мильтону место рядом с собой.
Хотя он расположился на отдых, весь его арсенал был при нем; Мате даже не
ослабил шнурков в ботинках.
- Только не говори, что я тебя напугал, - сказал Мильтон, опускаясь
рядом с ним на солому.
- Еще как напугал! У меня и правда в последнее время сердце шалит. Наше
ремесло на сердце действует хуже, чем работа водолаза. Ты распахнул дверь,
как будто взрывная волна. И знаешь, какое у тебя лицо? Скажи, ты давно не
смотрелся в зеркало?
Мильтон разгладил лицо ладонями.
- Что вы делали?
- Ничего. Пять минут назад кончили играть в "жучка", с тех пор я думаю.
- О чем?
- Тебе покажется странным... но о своем брате, который в плену в
Германии. При том пекле, что здесь у нас, представь себе, я думал о брате. У
тебя никого нет в плену в Германии?
- Только друзья и школьные товарищи. Восьмое сентября?.. Он был в
Греции, в Югославии?..
- Да что ты! Он был в Алессандрии, в двух шагах от дома, и не смог
спастись. Люди добирались из Рима, из Триеста добирались, добирались черт
знает откуда, только он не появился, хотя был в Алессандрии. Мать прождала
на пороге до конца сентября. И как его угораздило? Заметь, он не рохля, из
всех братьев был самый боевой. Это он научил нас всяким проделкам,
бесшабашности научил и многому такому, что мне потом пригодилось в
партизанской жизни. Вот что я тебе скажу - и дело тут не только в моем
брате: надо бы нам почаще вспоминать про тех, кого упекли в Германию. Ты
хоть раз слышал, чтобы о них говорили? Никто про них не вспоминает. Нам бы
надо посильнее на газ нажимать не только ради себя, но и для них тоже.