"Беппе Фенольо. Личные обстоятельства " - читать интересную книгу автора

зимой у меня была замечательная куртка из мерлушки. В середине апреля я ее
выбросил, хотя она была замечательная и хотя у меня всегда сердце щемит,
когда я выбрасываю свои вещи. Представьте, я был мальчишкой, еще до войны, и
у меня щемило сердце, когда я бросал окурки, особенно ночью, в темноте.
Представьте, меня мучила судьба окурков. Свою куртку я зашвырнул в кусты
недалеко от Мураццано, Тогда я был уверен, что до новых холодов времени у
нас с лихвой, чтобы сбросить двух Муссолини.
- Ну а теперь? Теперь-то когда этому будет конец? Когда мы сможем
сказать: конец?
- В мае.
- В мае?
- Потому-то я и сказал, что эта зима на полгода.
- В мае, - повторила женщина для себя. - Конечно, это ужасно долго, но
это хоть какой-то срок, я тебе верю, ты парень серьезный и ученый. А бедным
людям - главное срок знать. Теперь я буду привыкать к мысли, что с мая наши
мужчины смогут ездить на ярмарки и на базар, как бывало, и по дороге их
никто не убьет. Парни и девушки смогут танцевать на улице, молодые женщины
захотят детей, а мы, старухи, сможем выходить за порог и не бояться, что
наткнемся на чужого человека при ружье. А в мае красота, какие вечера, и
можно будет спускаться в деревню и глядеть в свое удовольствие на
иллюминацию.
Женщина все говорила, описывала мирное лето, не видя, что на лице
Мильтона появилось и застыло выражение горечи. Без Фульвии для него нет
лета, он будет единственным существом в мире, дрожащим от холода в разгаре
лета. Вот если Фульвия ждет его на берегу бурного океана, через который он
пустился вплавь... Он должен непременно знать, должен непременно, не
позднее, чем завтра, разбить ту копилку и извлечь из нее монету, чтобы
купить книгу, содержащую правду.
Ему удалось сосредоточиться на этой мысли благодаря тому, что женщина
на минуту смолкла, прислушиваясь к барабанящему по крыше дождю.
- Тебе не кажется, что небеса сильнее всего поливают мой дом?
Она прошла мимо Мильтона, высыпала в огонь остатки стеблей из корзины
и, уперев в бока тоненькие костлявые ручки, остановилась перед гостем,
сухонькая, волосы сальные, беззубая, вонючая. Глядя на нее, Мильтон тщетно
силился представить себе, какой она была в юности.
- А что же ваш товарищ? - спросила она. - Тот, которому не повезло
нынче утром?
- Не знаю, - ответил он, уставясь в пол.
- Видать, что тебе тяжело. Вы ничего не смогли для него сделать?
- Ничего. Во всей дивизии не было ни одного пленного на обмен.
- Теперь ты понял, что пленных надо беречь, держать их для такого
случая, как нынче утром. - Говоря, женщина размахивала руками. - А ведь
пленные-то у вас были. Я сама видала одного несколько недель назад, он
проходил по тропинке перед моим домом с завязанными глазами и скрученными
руками, а за ним шел Фирпо и все время поддавал ему коленом. Я еще крикнула
ему со двора про милосердие, потому как в милосердии у нас у всех нужда.
Фирпо обернулся, ну прямо как бешеный, обозвал меня старой ведьмой и
упредил, что, если я не сгину сию минуту, он меня пристрелит. И это Фирпо,
который сто раз ел и спал у меня. Теперь ты понял, что пленных надо беречь?
Мильтон покачал головой.