"Беппе Фенольо. Личные обстоятельства " - читать интересную книгу автора

двора в самую грязь, обхватывает голову руками. Я ему говорю: "Может, хочешь
написать письмо, чтобы передать священнику, пока он не уехал..." А он в
ответ: "А кому мне писать? Я ведь сын шлюхи и невидимки. Или хочешь, чтобы я
написал президенту подкидышей?" Тут Джулио вставляет словечко: "Я вижу, в
этой вашей республике полным-полно ничьих детей". После этого Джулио
говорит, что должен на пять минут уйти по делам, и уходит, оставив мне
оружие. "В сортир приспичило", замечает капрал, не глядя ему вслед. "А тебе
не надо?" - спрашиваю. "Может, и надо, только стоит ли?" - "Ну, выкури тогда
сигаретку", - говорю и протягиваю ему пачку, но он отказывается. "Я не курю.
Ты не поверишь, но я некурящий". - "Да закури. Они некрепкие, вполне
приличные сигареты". - "Нет, я некурящий, если я закурю, буду кашлять - не
остановишь. А я хочу кричать. Только это мне и остается". - "Кричать?
Сейчас?" - "Не сейчас, а когда подойдет мое время". - "Кричи сколько
хочешь", - говорю. "Я буду кричать: да здравствует дуче!" - предупреждает
он. "Да кричи что хочешь, - говорю, - нам все равно. Только подумай, чего
зря горло драть? Твой дуче - большой трус". - "Врешь, - заявляет он, -
дуче - великий герой, самый великий. Это вы, вы большие трусы. И мы, его
солдаты, тоже трусы. Если бы мы не были такими трусами, если бы не думали
только о собственной шкуре, мы бы уже всех вас перебили, наше знамя уже
развевалось бы над последним из ваших холмов. Но дуче ты не тронь, он самый
великий герой, и я умру со словами: да здравствует дуче!" А я ему: "Сказал
тебе, можешь кричать что хочешь, но повторяю: по-моему, ты это зря. Я
уверен, ты умрешь гораздо лучше, чем он, когда придет его час. И это будет
скоро, если на свете есть справедливость". А он мне: "Я тебе повторяю, что
дуче самый великий герой, невиданный герой, а мы, итальянцы, мы все, и вы, и
мы, слизняки, недостойные его". А я ему: "Учитывая твое положение, не хочу с
тобой спорить. Но твой дуче самый великий трус, невиданный трус. Я прочел
это у него на лице. Как-то мне в руки попала газета. У вас тогда все в
порядке было, и полстраницы в газете занимала его фотография. Я ее битый час
изучал. Так вот, я прочел это у него на лице, И если я так упорствую, то
потому только, что не хочу, чтобы ты зря горло драл, крича перед смертью: да
здравствует он. Для меня это ясно как божий день. Когда придет его очередь,
как пришла твоя, он не сумеет умереть как мужчина. И даже как женщина. Он
сдохнет, как свинья, для меня это ясно. Потому что он отъявленный трус". -
"Да здравствует дуче", - говорит он мне, но не громко, по-прежнему сжимая
голову руками. Я не теряю терпения и стою на своем: "Он грандиозный трус.
Тот из вас, кто умрет, как последний слизняк, все равно по сравнению с ним
умрет, как бог. Потому что твой дуче - колоссальный трус. Самый трусливый
итальянец, какого видела Италия, с тех пор как она существует, и равного
которому никогда не будет в ней, даже если она просуществует миллион лет". -
"Да здравствует дуче", - повторяет он, и опять вполголоса. Потом вернулся
Джулио и сказал мне: "Говорят, надо кончать". И я - капралу: "Вставай". -
"Ясное дело, - соглашается он, - нечего рассиживаться на солнце". А ты
заметь, дождь лил как из ведра.
Они остановились недалеко от мостика.
- Дальше меня не провожай, - сказал Мильтон. - Одно противно: снова
купаться в грязи, будто свинья.
- С какой радости?
- Мост. Он же заминирован... Разве нет?
- Заминирован? Откуда у нас взрывчатка? А что ты думаешь делать теперь?