"Евгений Федоровский. Испытание Севером" - читать интересную книгу автора

как и о людях, нельзя судить по внешности. Вайгач не прячет глубоко своих
богатств. Здесь коренные породы подходят прямо к поверхности. Сквозь
тонкую кожу легко просматривается мускулатура Земли. Поэтому у геологов
Вайгач считается удобным объектом для изучения целого ряда
закономерностей. Вайгач входит в большую геологическую область Полярного
Урала, хребта Пай-Хой и Печорского угольного бассейна. На материке, чтобы
добраться до пластов, интересующих геологов, приходится бурить глубокие
скважины. На Вайгаче те же самые пласты можно потрогать рукой. Анализ его
геологического строения помогает искать полезные ископаемые на материке. И
в том, что на Большой земле появляется все больше каменноугольных шахт,
рудников, нефтяных скважин, немалая заслуга Вайгача - геологического
полигона и лаборатории.
Почти на самой оконечности Болванского Носа в крепко сбитом деревянном
доме жил со своей семьей ненец охотник Тимофей Васильевич Пырерко. Главным
его занятием, древним, привычным, была промысловая охота. Добывал он
моржа, нерпу, тюленя. Но больше всего интересовался песцом. Жена Тимофея
Васильевича - Матрена Михайловна шила из оленьего меха и жесткой нерпичьей
шкуры очень красивые тапочки, отделывая их заячьим пухом.
Было время, дети жили с Тимофеем Пырерко, и, когда на полярной станции
неподалеку от его избы крутили кино, юное поколение Пырерко занимало весь
первый ряд. Потом дети выросли и разъехались.
Тимофей Васильевич был первым ненцем, который поставил деревянный дом и
крепко осел на северном берегу Вайгача. Еще в начале века здесь вообще не
было оседлых поселений. Интересно, что когда в 1897 году Вайгач, в том
числе и Болванский Нос, посетил художник Александр Алексеевич Борисов, его
сопровождал некий Иван Пырерко. Возможно, это был дед Тимофея Васильевича.
Впрочем, фамилия Пырерко очень распространена у ненцев. Так называется
один из главных ненецких родов. В переводе "пырерко" означает "щука".
Тогда, пятнадцать лет назад, я шел по весеннему Вайгачу и все время
пытался представить себе, каков он зимой. А позже, когда уже много раз
бывал в Арктике, увидел тугие сугробы на плоской, болотистой равнине,
черные камни песчаника, торчавшие из снега, как клыки вымерших
мастодонтов, смотрел на лед моря, взбугренный торосами. Лед мог бы
казаться неподвижным, окаменевшим на лютой стуже, если бы иногда не
издавал идущий из глубин тяжелый гул - то дышал океан.
Я увидел нервные строчки следов. Песец бежал вдоль берега, принюхиваясь к
запахам живого моря, отыскивал рогатых ленивых рыбок - бычков,
раздавленных льдами и прибитых к берегу. Зверь крутил петли и уходил в
тундру, втыкал острую мордочку в снег, разыскивая потайные ходы полярной
мышки - лемминга.
Так текло, повторялось из века в век - и робкие сполохи полярных сияний, и
безумные метели, и неверный след песца, и могильное безмолвие тундры... А
потом какой-то огонек сверкнул на кромке земли. Оттого, что он был один в
пространстве, он притягивал к себе взгляд. Дикий песец и полярная мышка,
белый медведь и пучеглазая нерпа подбирались ближе и с любопытством
разглядывали неведомый огонь.
Но все оказалось простым и ясным. На Вайгаче, одном из многих островов
Арктики, человек ставил еще одну полярную станцию. На гальке у бухты
горбились ненужные зимой "доры", в бочках стыл бензин, завезенный в
навигацию, жались друг к другу домики - склады, мастерские, машинная