"Евгений Федоровский. Свежий ветер океана (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Головин осторожно взял осколок, повертел в пальцах:
- Думал, в меня влетела по крайней мере пудовая болванка...
- Через эти руки, - Радов показал сухонькие кулачки со
склеротическими жилками, - прошли тысячи людей, но вы... я вам скажу!
Действие хлороформа стало проходить, и тупая саднящая боль пришла
откуда-то из желудка и вцепилась в позвоночник.
- Сестра! Морфий!
Головину сделали укол в ногу, и боль немного отпустила.
Радов побарабанил пальцами по белой тумбочке, снова надел очки, и
лицо его сразу стало непроницаемым и холодным. Он тяжело поднялся. За ним
зашуршали тапочками сестры и ассистенты. В дверях Радов остановился.
- Не стану обнадеживать вас, - проговорил он. - Выздоровление может
длиться долго. Время, молодой человек, время покажет...
Головина увезли в палату - очень маленькую комнатку в самом конце
коридора. Она походила на склеп. Сестра опустила штору и приказала спать.
Сильно ломило голову, уснуть он не смог и стал прислушиваться, как снова
медленно, упрямо подбиралась к спине боль...
Отныне он выпал из времени. Ему сказали, что нужно лежать на спине и
не двигаться. Но он не мог этого сделать, даже если бы захотел. Туго
стянутый корсетом, с ногой, укрытой тяжелым гипсом, он напоминал
спеленатого младенца. Где-то на границе небытия теперь надо было найти
какую-то устойчивую форму существования. Лучше бы устроило тихое бездумье.
Но он не мог заставить себя не думать. Ему казалось, что мозг у человека
походил на чуткие весы, которые приходили в движение даже от конопляного
семечка. Попадет в голову долька какого-то воспоминания, и весь механизм
мозга вступит в работу, как старательный мастеровой. Мечта когда-нибудь
отыскать карты Беллинсгаузена теперь притупилась. Боль украла надежду.
<Если я останусь жить, - думал Головин, - то буду вызывать жалость и
сострадание у других. А это само по себе оскорбительно. Сколько времени
пройдет, прежде чем я смогу встать? Месяца три или год? Но когда-то должна
отпустить боль?!> Когда Головина несли в палату, он считал этажи. Их было
четыре. <Значит, когда я смогу встать, то доберусь до лестницы. Лишь бы
хватило сил перевалиться через перила. Ну а если не встану? Тогда доползу!
Дальше жить нет смысла>.
Головин успокоился и задремал. Сквозь сон он услышал, как
приоткрылась дверь и в палату скользнула сестра. Кто-то остановился у
порога. Он уловил тяжелое астматическое дыхание, почувствовал на себе
взгляд того, кто был в дверях.
- Спит, - шепнула сестра.
- Пока уколы морфия. Иначе боль вызовет шок. Хорошо, что он так
молод.
Головин узнал шепот Радова. Это он стоял у порога, полковник гуманной
и печальной медицинской службы, коротконогий, старенький, полуслепой.
...Некоторое время Головин испытывал странное ощущение: он напоминал
себе песочные часы. Беззвучно и безвозвратно сквозь него сыпались дни,
недели и месяцы. По тому, как дуло в окно через плохую замазку, он узнавал
погоду на улице. Прошли лето и осень, потом наступила зима. От снега на
дворе посветлело в палате, обозначились маленькие трещины в штукатурке,
небольшие потеки. Прищурив глаза, он видел в этих потеках и трещинах
разные картинки - то сеть дорог, как на карте, то облака, то людей,