"Алексей Федорович Федоров. Подпольный обком действует (Книга 1) " - читать интересную книгу автора

Я его окликнул. Мы обнялись, потом вместе позавтракали остатками
консервов, выпили по чарке. Мы не виделись уже год. До того были большими
друзьями. Подружились еще в 1933 году, когда я работал в Понорницком
районе. Он тогда заведывал орготделом соседнего, Новгород-Северского
райкома. Привлекала меня в нем удивительная способность никогда не
унывать. Он делал все и всегда весело, с шутками и прибаутками;
энергичный, жизнелюбивый человек, к тому же превосходный организатор,
Владимир Николаевич легко и непринужденно разговаривал с людьми из разных
слоев - с рабочими, крестьянами, интеллигентами.
С 1938 года по 1940 год он работал вместе со мной в Черниговском
обкоме, был заворгом. Перед войной Дружинин уехал в Тернопольскую область,
там его избрали вторым секретарем обкома.
И вот судьба вновь столкнула нас. Владимир Николаевич в шинели, с
двумя "шпалами": батальонный комиссар, участвовал в боях. Мы стали
уговаривать его присоединиться к нам, уйти с нами в подполье, в партизаны.
Предложение пришлось ему по вкусу. Его часть уже выбралась из
окружения, штаб дивизии, куда он был послан для связи,
"передислоцировался" при помощи самолетов.
Остался Дружинин сам себе командир - докладывать некому.
- Ладно, товарищ Федоров, перехожу под ваше командование. Будем в
тылу сколачивать партизанскую дивизию.
И верно, мы вместе сколачивали наше соединение. Он - комиссаром, я -
командиром. Но это произошло нескоро. А тогда он так же внезапно исчез,
как и появился.
У кого-то нашлась карта района. Разобравшись в ней, своими силами
разведав обстановку, мы приняли решение двигаться всей группой к селу
Куреньки обходным путем на Чернигов.
Когда стемнело, отправились. Шли по дороге. Погода мерзкая: холодный
дождь, бестолковый, порывистый ветер. Темнота непроглядная. Только небо
окрашено заревом: горел город, горели села. Бои шли и позади, и впереди, и
по сторонам. То и дело возникала перестрелка, но кто стрелял, почему, не
знали.
Какие-то люди, и штатские и военные, брели вместе с нами и навстречу
нам. Мы часто натыкались на трупы человеческие, лошадиные, шагали через
них. Какие-то машины, без фар, обгоняли нас.
Вскоре выяснилось, что в Куреньки идти бессмысленно: туда ворвались
немецкие танки. Но идти куда-то надо было, и мы шли.
Тяжелые, плохо сшитые яловые сапоги натирали мне пятки. То ли
портянки неумело намотаны, то ли задник слишком груб, но трут, черт бы их
взял, и уж говорить ни о чем не можешь и думаешь только о том, как бы
переобуться.
Но обнаруживать свою немощь перед товарищами было неловко. Тем более,
что кое-кто уже начал сдавать. Большой, рыхлый Сыромятников заговорил о
своем сердце: оно, мол, дает перебои.
- Ну, чего там перебои, - подбадривал я его. - Ты, товарищ
Сыромятников, плюнь на сердце! И вообще, имей в виду: сердце - это тыловой
орган, на войну его брать не рекомендуется.
Так я подбадривал Сыромятникова. Но когда он сказал, что не может
побороть одышки, попросил устроить привал, я, признаться, обрадовался
случаю: