"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

отпорхнул назад, к старому дивану с желтым исцарапанным кожаным сиденьем,
и, прижав к нему обе ладони, закончил с проникновением:
- Вот на этом диванчике, там, за полками, Петра Петровича я тогда и
водворил.
Арсений Романович принял вид несколько церемониальный, откинув волосы,
одернув сюртук и ожидая, что скажет Пастухов.
Александр Владимирович зашел в библиотечную комнатку, постоял перед
полками, медленно вернулся, сел на диван, легко оглаживая прохладную
полировку спинки, потом достал портсигар и стал разминать папиросу.
- И долго он у вас там за полками сидел?
- Двадцать семь дней! - не задумываясь, дополнил Дорогомилов.
- Не выходя?
- Не выходя.
- Но как же он...
- Все, все, что ему было нужно, я доставлял...
- Но что же он все-таки целый месяц делал?
- Читал.
- Читал?
- Да. Вот извольте - что это? Соловьев? Читал и Соловьева. И даже на
многих книгах оставил заметочки карандашом.
Дорогомилов схватил со стола книгу и поспешно залистал страницы.
- Вот, вот, к примеру...
Пастухов увидел на полях малоразборчивую резкую надпись поперек
отчеркнутых строчек и прибежал взглядом отмеченное место. Это была грамота
Пугачева, где он, милостью своей императорской личины, жаловал всех своих
приверженцев "...рекою и землею, травами и морями, и денежным жалованьем, и
провиантом, и свинцом, и порохом, и вечною вольностью...".
- Вы можете разобрать, что тут написано?
- Могу, - сказал Дорогомилов и прочел: - "Так будет".
- Это написал Рагозин?
- Да, это написал Петр Петрович.
Пастухов поднялся, окученный клубами папиросного дыма, долго стоял,
вызывая неподвижностью своей молчаливое и почтительное ожидание у Арсения
Романовича.
- Что же - преемственность?
- В каком отношении? - не понял Дорогомилов.
- Я до вашего прихода, читая о Пугачеве, думал о происходящем нынче
там, за Волгой, на Дону, по всей России. Порох, заложенный тогда, горит
сейчас. Правнуки казацкой вольницы скачут по степям.
- И да и нет! - торопясь, сказал Дорогомилов. - Народный суд, который
тогда был силою прерван и который после того сколько раз зачинался опять и
сколько раз опять прерывался, он сейчас продолжается, это так. Но цель-то
ведь не только суд и кара, правда? Цель-то ведь - устройство иного
общества, ведь верно?
- Но вы видите: Рагозин приложил собственную руку под обещанием
Пугачева, а?
- Под мечтой его, под благодетельной мечтой! Не под казацкой
вольницей! Под будущим приложил свою руку, которое таилось в пугачевском
обете, а не под прошлым.
- А не кажется вам, дорогой Арсений Романович, что народ