"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

- Вы думаете - потому что я играю? Нет, я так, любительница. А вам что
- разъяснили, что этот актер живет в общежитии?
- Он жил здесь прежде в одном из номеров.
- Давно?
- Порядочно, - сказал Пастухов, - лет, пожалуй, восемь-девять назад.
Барышня, нагнувшись, обхватила свои зашнурованные икры сплетенными
пальцами и широко разинула яркозубый веселый рот.
- Что? Девять лет? Да ведь это в прошлом веке! - вытолкнула она с
хохотом. - Нет, вы смеетесь! Если правда - столько лет, то вы бы лучше
спросили об вашем актере у моего дедушки! Вы, наверно, сами тоже артист?
Глаза ее с любопытством и любованием бегали по его шляпе, костюму,
туфлям, почти не задерживаясь на лице. Говорила она бойко и с увлечением.
- А вы здесь служите? - спросил Пастухов, улыбаясь.
- Нет, я в "Зеркале жизни".
- Ах, вы в зеркале жизни? Вон как! Это что же такое?
- Да вот рядом - кино. Не знаете? Я там билетершей. А сюда меня тетя
Маша пускает играть на пианине.
- Тетя Маша?
- Ну да, она тут коридорной. У нас в кино тоже есть пианино, да
администратор запрещает играть. А я живу недалеко, вместе с тетей Машей, и
мы с ней дружим. Она сейчас ушла на обед и велела мне посидеть.
- Чрезвычайно интересно, - сказал Пастухов, - благодарю вас.
- Нет, правда, вы тоже артист? - опять спросила она, и расплела
пальцы, и поправила спустившийся на лоб озорной чубик.
- А я вам не скажу.
- Да я сама сразу вижу: артисты все такие замысловатые. А если вы не
шутите, что ваш товарищ жил тут так давно, то подите в первый корпус, там
комендант, может, он вам скажет.
Пастухов еще раз поблагодарил, испытывая удовольствие от ее резвого
взгляда, в котором брезжилась нескрываемая женская жадность, и слегка
засмеялся, и она захохотала в ответ, и он ушел. На дворе он опять расслышал
тот же упрямый, но учащенный звон пианино, и тотчас представился ему
перпендикуляром опущенный на клавиш палец, и он ухмыльнулся.
В облике смешной любительницы музыки он, однако, увидел что-то
новорожденное и настолько самонадеянное, что не она показалась ему
курьезом, а он сам - со своими поисками прошлого века. Прошлый век! - это
слово ошеломило его, примененное к недавнему времени, о котором он привык
думать, как об идущем, а оно уже невозвратно ушло. Не был ли он сам прошлым
веком? Остатком, обломком, в крошку разбившимся карнизом колеблемого
здания? Застывшим в воздухе отрывком давнишнего напева, какой-нибудь жалкой
ноткой провинциальной "Молитвы девы"?
- Какая чушь! - отмахнулся он.
Но едва он сказал про свои мысли, что они - чушь, как время, которое
он считал вчерашним днем, отошло в такую недосягаемую даль, что он
остановился в испуге. Все вокруг почудилось ему решительно изменившимся,
непохожим на прежнее, как план города не похож на город. План был тот
самый, что и прежде, дома стояли на своем месте, были старой высоты и даже
старых окрасок, но во всем виделось новое выражение, жил не прежний, иной
смысл. И в этом переменившемся до неузнаваемости окружении он себя одного
увидел совершенно прежним. Он бродил, слонялся среди незнакомого города,